Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

«Трезвость речей подчеркивает выразительность внешнего облика», – отмечает это качество «вождя» генерал де Голль⁷⁷⁸. «Говорил Ленин, – вспоминал Ф.А Степун, – не музыкально, отрывисто, словно топором обтесывая мысль. Преподносил он свою серьезную марксистскую ученость в лубочно-упрощенном стиле»⁷⁷⁹. И далее Степун прямо указывает на главную, по его убеждению, причину будущей ленинской популярности. «В этом снижении теоретической идеи, – отмечает философ, – надо, думается, искать главную причину его неизменного успеха у масс»⁷⁸⁰. В этом отношении наиболее близок к Ленину из его соратников и преемников, пожалуй, Сталин, доведший до предельного упрощения формулы марксизма, делая их и себя, таким образом, чрезвычайно понятными широчайшим массам неграмотного и малограмотного российского населения. «…И слова, как пудовые гири, верны», – с явным гротеском и негативной окраской, но точно, по существу, передавал свое впечатление о его речах О.Э. Мандельштам

⁷⁸¹.

«В Воскресном приложении к «Правде». – записал в своей книжке петроградский интеллигент, сотрудник Академии Наук Г.А Князев 11 марта 1919 г., – помещен портрет Ленина. Долго всматривался. Тип рабочего мастера. В пиджачной тройке; в мягком воротничке и галстуке с белыми точечками; в кепке; пиджак распахнут; руки в карманах брюк. Весь какой-то съежившийся; лицо тоже сморщилось; небольшая бородка, усы, наморщенный лоб, прищуренные глаза. Лицо такое заурядное, ничем не отличающееся от самого обывательского. Непривлекательное и незапоминающееся…»⁷⁸². Вспоминаются строчки В.В. Маяковского о Ленине: «Он, как вы и я, совсем такой же…»⁷⁸³.

«Совсем таким же», как и большинство простых русских рабочих, не без успеха стремился казаться, казался и представал перед массами Сталин. «Сталин, – отмечает С. Московичи, – был личностью неприметной…»⁷⁸⁴

. Сначала он сохранял сурово-военизированный облик рабочего-революционера, вышедшего из Революции и Гражданской войны: френч, солдатская шинель, полувоенная фуражка, брюки, заправленные в сапоги, наконец, усы, один из характерных тогдашних признаков не только «кавказца», но и большинства русских рабочих, трудящейся мужской части дореволюционной России и Советской России 20-х гг. Лишь на некоторое, военное время Великой Отечественной войны, Сталин принимает облик профессионального военного, с погонами на плечах, как у наиболее заметной, фронтовой части советских людей. Он по-прежнему оставался для граждан СССР «своим», «как вы и я, совсем таким же».

Пожалуй, предельное выражение «скрытости», «неизвестности» обнаруживалось в личности Сталина в 1920-е гг. Сорокин и фон Лампе поставили Сталина на первое место среди претендентов на наследство Ленина, однако ничего не смогли о нем сказать. Они его не видели, мало кто вообще, не считая высших партийных и военных кругов, видел Сталина. Это был «вождь», о котором вообще ничего нельзя было сказать.

Продолжая свои рассуждения об «авторитете вождя», С. Московичи считает, что «авторитет… действует при условии, если вождь, как чародей или гипнотизер, сумеет сохранить определенную дистанцию, окружить себя покровом тайны, сделать манеру своего поведения фактором успеха»⁷⁸⁵. Последнее уже демонстрировалось столь различными, но действующими на публику манерами поведения Ленина и Троцкого, но особенно – Сталина. Мысль Московичи подтверждает и Ш. де Голль. «Авторитет не может обойтись без тайны, – пишет он, – ведь мы мало чтим то, что слишком хорошо понимаем»

⁷⁸⁶.

Личности Ленина и Троцкого, позднее – Сталина и Гитлера – вызывали ощущение «демонической тайны». Авторитет вождя, еще раз сошлюсь на Московичи, «создан из тайн и иллюзий». «Псевдонимность» вождя лишь усиливала ощущение тайны: «Ленин», «Старик» (В.И. Ульянов), «Троцкий», «Перо» (Л.Д. Бронштейн), «Сталин», «Коба», «Иванович» (И.В. Джугашвили), «Гитлер» (А Шикльгрубер). «Поддерживать ощущение загадочности, – пишет С. Московичи, – возбуждать любопытство по поводу своих намерений особенно необходимо вождю в решающие моменты»⁷⁸⁷. Психолог резюмирует свою мысль: «Можно сказать, что авторитет по своей сути есть разделяемая иллюзия»⁷⁸⁸.

Еще один признак «харизмы» вождя, на который указывает, в частности, де Голль это – молчаливость.

«Ничто так не выделяет авторитет, – пишет он, – как молчание – сияние сильных и убежище слабых, сдержанность гордых и гордость смиренных, благоразумие мудрых и ум простаков»⁷⁸⁹. «Вождя» Нидерландской революции XVI в. Вильгельма Оранского прозывали «Вильгельм Молчаливый». «Кто был молчаливее Бонапарта?» – задает риторический вопрос де Голль⁷⁹⁰. «Ленин был неразговорчив», – вспоминал свои встречи с ним художник Анненков⁷⁹¹. «Молчаливость» как характерный личностный признак отметил И.А. Ильин у Тухачевского. Своей молчаливостью, скупостью на слова, сравнительной редкостью и стилистически тяжеловесной простотой выступлений отличался Сталин.