Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева

Другими словами, империя — результат исторического выбора: между ею и свободой русские выбрали империю, ибо сосуществование в рамках территориально единой страны несвободы для покоренных народов и свободы для народа-покорителя невозможно. Невозможен и добровольный союз народов сателлитов ни между собой, ни тем более с имперским народом во главе. Без аппарата принуждения он распался бы мгновенно, ибо связь между составляющими его народами, если воспользоваться выражением Герцена, основана на их перекрестном отвращении друг от друга. Можно даже рискнуть сказать, что если 250 миллионов человек, относящихся к вассальным народам, живут в насильственном рабстве, то остальные 138 миллионов, составляющие русское население, — в добровольном. Ибо свобода есть та цена, которую заплатил и продолжает платить русский народ за свой трагический выбор, не принесший счастья ни тому, кто выбирал, ни тем более тем, кто стал жертвой чужого выбора, превратившись в рабов раба. Русская империя — это бумеранг, ранящий на возвратном пути собственного владельца. Сошлемся на остроумное замечание Карла Маркса: народ, порабощающий другие народы, кует собственные цепи. Цепи, которые выковал русский народ, — самые надежные, самые совершенные в мире. Поэтому, независимо от того, как они называются (во времена Ивана Грозного — опричниной, а в теперешние — Комитетом государственной безопасности), их следует причислить к великим созданиям русского народа, в одном ряду с таблицей Менделеева, “Войной и миром“, “Братьями Карамазовыми", балетом и спутниками.

Демографический парадокс последней на земле империи заключается в том, что она создавалась как русская империя, а по составу в итоге получилась империя многонациональная, где русские оттеснены на задний план количественно, хотя и выдвинуты с помощью органов насилия на передний план политически.

Поэтому для поддержания порядка среди русского населения империи достаточно обычной милиции (за незначительными исключениями типа крошечной группы московских диссидентов, с которыми Андропов оперативно справился к концу 70-х годов), в то время как для усмирения венгров в 1956 году или чехословаков в 1968-м понадобилось привести в действие весь мощный аппарат органов государственной безопасности совместно с армией. А это значит, что, работая секретарем партии по социалистическим странам, главным образом по тем, которые составляют оборонительный пояс советской империи, Андропов уже выполнял часть, причем наиболее ответственную часть, функций, которые достались ему, когда он стал председателем Комитета государственной безопасности. Назначение на этот пост — естественное и логическое продолжение предыдущей деятельности, и кремлевские вожди, направив его в КГБ, учли не только личные качества секретаря ЦК, но и выполняемые им прежде обязанности. Так новое назначение Андропова, подобно предыдущим, оказалось не переводом на совершенно новую работу, а расширением прежних функций и полномочий. Усмирительные, жандармские функции, которые Андропов выполнял по отношению к восточноевропейским народам, он должен был теперь на новом посту выполнять по отношению ко всем другим народам Союза Советских Социалистических Республик, включая русский, но прежде всего нерусским. Между прочим, ту же неумолимую логику легко обнаружить и в назначении, спустя еще 15 лет, председателя Комитета государственной безопасности руководителем Советского Союза. К концу 70-х годов он фактически уже стал им, превратив опальный при Хрущеве орган в такой же всесильный, как при Сталине, хотя и без сталинского размаха террора. Самоназначение главного жандарма главой государства окончательно обнажило полицейскую структуру Советского Союза. Поэтому перевод Андропова в тайную полицию в 1967 году, а точнее, годом раньше был его счастливым билетом, который выпал ему, однако не по случайности, а по заслугам.

Назначение Андропова в КГБ означало, что нужда в этом ведомстве пересилила в кремлевских вождях страх, что ввиду обширности исполняемых функций — включая тотальную слежку за советскими гражданами, в том числе и за обитателями Кремля, охрану границ, шпионаж за границей и даже контроль над армией — оно может в конце концов опять превратиться в государство в государстве, как уже не раз случалось. Правда, попытки Берии и Шелепина противопоставить тайную полицию партийному аппарату были вовремя пресечены — по-видимому, Брежнев и его коллеги надеялись и на этот раз в случае необходимости принять экстренные меры против нового главы КГБ. Однако, как показало время, они не учли множества приходящих обстоятельств — прежде всего, что Андропов извлечет урок из неудачного опыта предшественников. Назначение в КГБ было и в самом деле его счастливым билетом в кремлевской лотерее и одновременно — несчастным для тех, кто надеялся этим назначением положить конец политическим колебаниям первых послехрущевских лет. Воспользовавшись знаменитой формулой Карла Маркса, можно сказать, что Брежнев и его коллеги сами вырастили своего могильщика.