Загубленная любовь

Майкл всю дорогу разливался в том же духе, подчёркивая среди прочего, что Джон Леннон, к которому мы как раз ехали, мог бы проследить корни своей семьи в Ирландии, так же, как Пол Маккартни и Джордж Харрисон. Хотя волноваться насчёт этого ему не стоило. Все знали, что найти общих с битлами знакомых — дело нетрудное, даже с тех пор как, по любимому выражению Майкла в адрес потенциальных спонсоров, у них из жопы деньги посыпались. Когда мы добрались до Кенвуда, я подкатила прямо к парадной двери дома Леннона. Алекс и Майкл уже были знакомы с этим битлом и были полны решимости выжать из этого знакомства как можно больше денег, по максимуму. Однако, подъехав прямо ко входу, я допустила ошибку — Алекса не успел до конца проснуться. Мы с Майклом выволокли Трокки из машины, но упустили, что его надо было поводить туда-сюда, пока с него не слетит вызванный таблетками ступор. Через секунду-другую после того, как мы позвонили в дверь, нам открыл домовладелец и известил, что Джон ждёт нас. Дом когда-то был отделан с большим вкусом, но потом заброшен. Спустя год или два я без особой цели прибрела к бассейну на открытом воздухе — проверить, не валяется ли в нем что-нибудь из дорогих товаров или, там, роллс-ройс на дне, но полусвет рока ещё не поднялся тогда до таких высот декаданса, тогда наше лето любви ещё не перевалило за половину. Нам указали, где найти Леннона — и мы обнаружили его сидящим в удобном кресле с выпученными глазами и широченной ухмылкой на лице. Телевизор работал, но звук был заглушен мощными звуками пластинки Дилана, исходившими из хай-фай проигрывателя.

— Всё страннованнее и страннованнее[114] — возвестил Леннон всем сразу и никому в отдельности, щёлкнув, не вставая, выключателем, и пластинка Дилана остановилась. — Теперь я раздвигаюсь, как самый большой на свете телескоп! Прощайте, мои ноги. Бедные ножки, кто же теперь будет надевать на вас чулочки и туфельки, родные вы мои? Я‑то ведь не смогу, это уж точно. Я буду слишком далеко, чтобы вами заниматься; придётся вам справляться самим, как сможете. Но надо быть с ними поласковей, а то вдруг они не будут идти туда, куда мне нужно. Вот что: каждый год буду посылать им на Рождество новые ботиночки.

— Садитесь все и слушайте меня![115] — подхватила я, сразу сообразив, где сейчас бродят обработанные кислотой мысли Леннона. — Я вас быстро подсушу. Это — самое сухое из всего, что я знаю. «Вильям Завоеватель, дело которого благословил сам Папа Римский, вскоре покорил англичан, которые нуждались в вождях и давно уже привыкли к вторжениям и узурпациям».

— Мама! — в экстазе заорал Леннон. — Мам, это ты, я же просил не заходить, когда я сплю.

Де Фрейтас молниеносно вытолкал меня из комнаты:

— Отлично сработано, девушка, мозги у него сейчас пересушены, и он принимает тебя за свою мать, Джулию. Я тут сейчас кое-что сделаю, а когда позову тебя, ты войдёшь и подрочишь ему.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда этот парень, блин, обслуживает себя руками, его сворачивает на маму, и вот тут ты можешь мне с ним помочь.

— Ты уверен?

— Так про него говорят, но ты ни о чём не беспокойся — когда я тебя позову, сама увидишь, что я прав.

Пару минут мне пришлось простоять за дверью, а когда Майкл позвал меня, штаны Леннона были спущены до лодыжек, и он всей пятернёй мусолил свое хозяйство. Алекс глядел в пространство, безучастный ко всему. Майкл взирал на это невозмутимо — он видел подобное не впервые.

— Джон! — окликнула его я, подходя к рок-божеству.

— У тебя здесь что-то великолепное, Джон!

— Мама! — выпалил Леннон. — Джулия! Джулия!

Я погладила член Джона, потом крепко взяла его в руку и начала гонять шкурку. Левой стала щекотать его под яйцами. Я не отпускала любовную мышцу Леннона, пока она не расслабилась; потом вдавила пальцы в поперечную складку, пересекавшую его живот, а потом вложила их ему в рот. Леннон обсасывал их подушечки так, будто они были покрыты самой изначальной из всех кислот. Краем глаза я заметила, что Майкл даёт Алексу шарик скоростняка: решил всё-таки его разбудить. Когда наш волосатик вылизал мои пальцы дочиста, я позволила им выскользнуть из его рта. Опустилась рядом с ним и побарабанила пальцами по его груди. Не так уж много я теперь могла сделать для битла, кроме как поговорить с ним, и это объединяло большинство мужчин, с которыми мне доводилось вступать в профессиональные отношения — этого они и желали самом деле, это и было тем, что нравилось им больше всего…

— А теперь, — Леннона понесло, — посмотрите на меня хорошенько! Я — тот, кого королева сделала Членом Британской империи[116], да, это я. Может, второго такого вы никогда в жизни не увидите. А чтобы вы поняли, что я вовсе не гордый, можете пожать мне руку!

Леннон сложился в своем кресле пополам, подался вперёд и протянул мне руку. Улыбнись он ещё шире, и углы рта сошлись бы у него на затылке — я даже подумала: а отвалится у него кумпол, если такое всё же случится, или нет.