Человек в свитере подошел к ней ближе и стал разматывать бинты. Чтобы не мешать ему, она снова закрыла глаза и стала прислушиваться к себе, в глазах все равно уже ничего не цвело, в ванной комнате также не нашлось ничего, на что приятно было бы смотреть. Вскоре она ощутила аккуратно обнявший ее запястье бинт, смазанный чем-то очень едким, она насмешливо прикусила губу, стараясь противостоять не слишком приятным ощущениям. Человек в свитере действовал уверенно, но очень осторожно, в некоторые мгновения ей даже казалось, что он не дышит, однако запах его не пропадал ни на миг: пахло от него чем-то терпким и очень сильным, тем, чего он не скрыл бы даже при большом желании, что было с ним, скорее всего, с самого рождения. Наконец человек в свитере оторвал ненужный конец последнего бинта и сказал ей уже на ее родном языке, что все закончено; на этом языке он говорил с заметными изъянами, но при этом совсем не смешно. Она открыла глаза и посмотрела на забинтованную руку; бинты скрыли ее запястье почти целиком вместе с немалым числом украшавшего руку орнамента, однако самое главное дополнение к нему, появившееся прошлым вечером, они скрыть никак не могли: через всю ее руку, от кисти до самого плеча тянулась по изящной диагонали непрерывная полоса, оставленная глубоко и надежно; вздувшиеся края пореза слепо смотрели друг на друга. Человек в свитере не стал снова изучать причудливую поверхность ее руки, вместо этого он посмотрел ей в лицо, но взгляд его уже не был настороженным; он смотрел на нее примерно так же, как вчера, когда они увидели друг друга впервые. Чтобы прервать неясное мгновение, она достала из кармана лежащей на полу куртки телефон и внимательно осмотрела себя; закончив осмотр, сказала человеку в свитере, что ей лучше дождаться темноты, чтобы не пугать никого на улице своим видом. Человек в свитере внимательно всмотрелся в ее глаза и молча кивнул; она вспомнила про торбу, оставленную внизу на скамейке, и спросила у человека в свитере, не трудно ли ему будет сходить за ней. Человек в свитере снова молча кивнул и вышел из ванной комнаты, оставив ее одну; воротник его свитера напомнил ей огромную подкову насмерть лягнувшей кого-то лошади.
Из коридора послышались тихие голоса, человек в свитере что-то объяснял своим сожителям; те слушали молча, ей показалось, что человек в свитере в чем-то существенно превосходит их обоих. Потом несколько раз огрызнулся тяжелый стальной замок, и кто-то вышел из квартиры; кто-то другой прошел на кухню, отделенную от ванной комнаты туалетом, и стал набирать воду в какой-то железный сосуд, потом вернулся в коридор и стал стирать с пола ее наследие. Прислушавшись к своему сердцу, она поняла, что оно бьется в прежнем темпе, как будто и не понесло никаких потерь. Вскоре в дверь квартиры осторожно постучали — кто-то принес ее торбу. Человек в свитере снова зашел в ванную комнату и сказал, что она может побыть на кухне, а потом позвать его, когда соберется уходить; он в это время будет у себя в спальне. Она кивнула ему, ничего не ответив.
Человек в свитере проводил ее на кухню, где ее уже дожидалась ничуть не похудевшая торба, сожители человека в свитере тем временем аккуратно расставили разлетевшиеся по всему коридору стеклянные банки по своим местам и ушли в глубь квартиры. Она по-прежнему была в кроссовках, но он ничего не сказал ей в связи с этим. Включив на кухне свет, человек в свитере повторил, что она может присесть на какой-нибудь стул и, если ей будет нужно, она легко может позвать его, а он пока будет в своей спальне. Выслушав его инструкции, она снова ничего не ответила; человек в свитере с красным воротником ушел, его приятелей тоже не было слышно, очевидно, они привыкли рано засыпать. Кухня оказалась не слишком тесной, на столе не было ничего лишнего; окно почему-то было заклеено газетами. Сверившись с часами, она поняла, что небо уже давно покраснело, но решила, что может обойтись даже без такого зрелища. Достав вторую за вечер бутылку, она загадала не увидеть ее содержимое разлитым по полу.