Закат на Босфоре

Со стороны освещенной улицы послышался окрик полицейского, затем топот ног подбегающего человека. Борис в панике огляделся. Быть схваченным на месте преступления прямо над свежим трупом не входило в его планы. Турецкие полицейские не станут разбираться, кто прав, кто виноват, когда поймут, что он русский. Разумеется, полковник Горецкий вызволит его со временем, но потратит на это много английских денег, потому что местные власти, возможно, и обладают какими-то достоинствами, но неподкупность в их перечень не входит. Английских денег Борису было не жаль, но тратить время на разбирательство с полицией тоже не хотелось.

Борис сделал несколько шагов, собираясь дать деру, но тут как по волшебству отворилась маленькая дверца и оттуда выглянула закутанная до глаз женская фигура. Женщина схватила Бориса за руку и втащила внутрь, бесшумно притворив дверь и повернув ключ в замке. Борис невольно усмехнулся. Все это уже было когда-то — женщина спасала его от рук бандитов. Он откинул край покрывала, думая найти там голубые глаза и белокурые локоны Анджелы, но с удивлением увидел перед собой немолодую женщину мусульманского вида. Она без улыбки и не издав ни звука, указала рукой направление и пошла вперед. Борис со вздохом последовал за ней, потому что выбора у него не было. Шли они недолго — только выбрались из маленького темного коридорчика в более просторный и освещенный. Турчанка открыла своим ключом обычную дверь и впустила Бориса в небольшую комнатку. Там помещались только шкаф с зеркальными дверцами, кушетка, заваленная ворохом одежды, и туалетный столик с небольшим зеркалом, перед которым были выставлены бесчисленные баночки с кремами, румянами и белилами. В углу стояла раскрытая ширма китайского шелка. Ширма была старая, шелк выцвел, но нарисованные птицы смотрели на Бориса почти живыми бусинками глаз. Он понял, что оказался в уборной Анджелы и что сама хозяйка еще выступает в зале. В комнате была еще одна дверь, которая, надо полагать, вела в зал к публике, а этой, через которую только что прошел Борис, Анджела пользовалась, когда ей нужно было ускользнуть от назойливого внимания мужчин.

Турчанка кивнула Борису на кушетку и скрылась за ширмой. Борис присел, сдвинув в сторону розовый атласный халатик, отороченный перьями. В комнате было душно и приторно пахло духами и всевозможными притираниями.

Из зала послышались гул аплодисментов, крики «Браво!», а также те странные звуки, которые издавали турецкие и албанские офицеры, выражая свое восхищение. Крики приближались, совсем близко от двери слышался смех и топот ног. Голос Анджелы терялся в этом шуме.

Борис вскочил с кушетки и нырнул за ширму. Старуха невозмутимо рылась в каких-то сундуках и не обратила на Бориса никакого внимания. Послышался стук распахнувшейся двери, Борис приник к щелке в ширме и увидел следующую картину. Следом за Анджелой в комнату ворвался тот самый толстый усатый француз. Дверь захлопнулась, оставив в коридоре остальных преследователей. Офицер устремился к Анджеле, бормоча, что она его очаровала и он совершенно потерял голову, иначе никогда не позволил бы себе ворваться к ней без приглашения. В его словах была доля правды. Анджела не выглядела растерянной — очевидно, подобные сцены в этом кабаре происходили довольно часто.

— Господин офицер, — строго произнесла она, отходя от своего назойливого поклонника подальше, — я очень рада, что вам понравилось мое пение, но сейчас позвольте мне остаться одной — мне нужно переодеться.

Толстяк рухнул на колени и пополз к ней, протягивая золотую безделушку — не то браслет, не то кулон — Борису было плохо видно из-за ширмы. Анджела начала проявлять признаки беспокойства. Толстяк обнял ее колени, она оглянулась беспомощно в сторону ширмы, и тогда Борис решил вмешаться.

Он выскочил на середину комнаты и одним движением отбросил толстяка на кушетку. Это было нелегко в буквальном смысле слова — толстяк весил верных восемь пудов. Борис крякнул, но выполнил необходимый маневр. От неожиданности француз не сопротивлялся.

— Позвольте спросить, — холодно начал Борис по-французски, — что вы делаете здесь, в комнате дамы?

Он отводил глаза и хмурил брови, потому что никак не мог всерьез принять все происшедшее — уж больно опереточным духом веяло от событий, так и хотелось дать толстяку пинка в зад. Но однако, нож, который предназначался Борису, был вовсе не бутафорский, поэтому следовало настроиться на серьезный лад. Офицер встал, выкатил глаза и рявкнул, шевеля усами, как таракан:

— Ах, этот несносный русский! Как же вы мне надоели еще в зале!

— Чем подсылать убийц из-за угла, — процедил Борис, — не угодно ли встретиться со мной в открытую? Я русский офицер и привык драться честно.

— Что? — завопил француз. — Вы смеете говорить такое Гастону Леру? Да знаете ли вы, что я воевал при Сомме?

— Господа, господа! — пыталась вмешаться Анджела.

В дверь стучали, но Борис с французом не обращали на это никакого внимания.