Закат на Босфоре

Так потихонечку коммерция движется. Ему, Фоме-то, старичку богобоязненному, много и не надо. Ест он мало, одевается скромно, бедно даже. А денежки-то копятся, и уже скоро можно будет какое-нибудь дело открыть крупное…

Но вот с этим посетителем как-то непонятно вышло. Вроде бы приличный с виду господин — правда, из своих, из русских, а это уже хуже. Но с самого начала сердце у Фомы Степановича как-то нехорошо дернулось, что-то не то почувствовало… Однако господин показал в мешочке замшевом такое ожерелье хорошее, что Фома Степанович к сердцу своему не прислушался. Бриллиантики так и засияли, так и засверкали, совсем Фому Степановича ослепили, совсем разума лишили. Нет бы поосторожнее, нет бы поберечься, а он поглупел от блеска на старости лет, сел за стоечку свою, принялся бриллиантики разглядывать — лупу в глаз, пинцетик в руку… А бриллиантики — прелесть, конфетка, чистая вода.

Фома Степанович ослеп, оглох, а как глаза-то поднял — господинчик подлый дверь уже изнутри запер и целится из «нагана».

Фома Степанович человек тертый, опытный, у самого «браунинг» под прилавком, в России всему научишься. Но только он тихохонько за «браунингом» руку потянул, как стервец этот «наганом» своим повел, курком щелкнул, глаза поганые вылупил и рявкнул:

— Р-руки, старая сволочь!

Тут Фома Степанович по-настоящему испугался. Все ведь, стервец, отберет. Подчистую ограбит. А этот-то, басурман, к нему за стоечку зашел, руки связал, «наган» спрятал, к шее стальной узкий нож приставил и начал, подлая его душа, вопросы всякие задавать… Фома Степанович очень удивился: думал, его грабить будут, а тут вопросы какие-то дурацкие… Ну, Фома сразу ему ответил, все рассказал — черт его знает, зачем ему это надо, безбожнику, может, он из какой-нибудь контрразведки или еще чего такого… Хотя сердце все так же нехорошо дергалось и чувствовал Фома Степанович, что добром это не кончится, и что господинчик этот ни из какой не из контрразведки, и нож его такой страшный был, и вроде как от него пахло самой настоящей смертью.

Все рассказал Фома, о чем его спрашивали, все как на духу. А этот безбожник глазищами своими смотрит, как буравит, и говорит:

— Ну, кровосос старый, ничего не наврал? Ничего не утаил?

— Перекрестился бы, — Фома отвечает, — да руки связаны.

— Ну, это ладно, я тебе верю. Ты бы мне не стал врать. Не то чтобы я тебя в честность твою верю, а просто ты бы побоялся. А что руки связаны — так это не бойся, руки я тебе развяжу.

И правда, разрезал ножом своим веревки… Фома только было руками пошевелил, чтобы кровь разогнать, а тут тот же нож прямо в затылок ему воткнулся…

Фома и подумать ничего не успел: был Фома Сушкин — и нет его, как будто и не было.

— Сегодня я видел одного типа три раза, — сообщил Борис.

— Вот как? — Полковник Горецкий встревоженно поднял брови. — Что же это за тип, что он собой представляет?

— Такой… вертлявый господинчик. Одет вроде прилично, но по лицу — форменный жулик.

— А вы и лицо разглядели? — полюбопытствовал Горецкий.

— Лицо у него так себе, можно сказать, что дрянь лицо, и усики мерзейшие…

— Что — усики? Да говорите же, Борис Андреевич, это очень серьезно!

— Усики он то приклеит, то сорвет, и шляпы тоже меняет, — усмехнулся Борис. — Утром был в котелке, а потом надел такой… пирожок. Скоро до чалмы дойдет!

— Вы напрасно смеетесь! Где вы его видели?

— У отеля видел, потом вечером — когда Анджелу в «Грезу» провожал… Один Бог знает, как мне надоели ее песенки!

— Это ваше личное дело, — сухо заметил Горецкий, — служба есть служба, она никогда не бывает приятной.

— Ну… — замялся Борис, — я бы так не сказал. И еще я того типа заметил сегодня днем, когда хотел в госпиталь зайти — Петра навестить да сестре немного денег передать.

— Надеюсь, в госпиталь вы после этого не пошли?

— Разумеется, не пошел, за кого вы меня принимаете, Аркадий Петрович, право слово! Чтоб я еще сестру родную подставлял под удар! Только Варвару так и не повидал, а она небось волнуется — куда это я подевался?

— К Варваре Андреевне я уже посылал Саенко.

Саенко был верный ординарец полковника Горецкого, последовавший за ним в Константинополь. Он обладал удивительным качеством везде и в любой ситуации чувствовать себя как дома, быстро освоился и за границей и легко договаривался о любом деле с турками, хотя языка не знал.

— А сейчас вы уверены, что этот подозрительный тип не проследил вас до моего дома?

— Я был осторожен, сумел уйти от него на Пери — там такое столпотворение, сами знаете.

— Гм, но все же, Борис Андреевич, надо нам с вами менять тактику. Слежка за вами говорит о том, что вами заинтересовались. Ваша прелестная пассия, несомненно, рассказала своей подруге о вас. А что послали бездарного типа, то, во-первых, это с их стороны предварительная прикидка, а во-вторых, они же не знают, что вы выполняли многие мои поручения и научились определять слежку.

— И еще многому другому, необходимому в нашей с вами профессии, — вздохнул Борис.