Закат на Босфоре

— Все же, голубчик, нашим вечерним беседам пришел конец, — твердо проговорил полковник, — как я ни стараюсь выглядеть незаметно, думаю, что компетентным людям известны мои связи с англичанами. Так что если нас с вами увидят вместе — вся операция полетит в тартарары.

— Значит, как раньше, в Феодосии — через Саенко?

— Нет, тут Саенко не подходит. Если вы сумеете заинтересовать соратников Гюзели по-настоящему, то слежку за вами будут вести профессионально, так что каждый ваш шаг будет на виду. Вы не должны до поры до времени вызывать у них ни малейших подозрений. Придется нам общаться при помощи «почтового ящика». Каждый вечер вы будете составлять краткое донесение и оставлять его в ресторане у Луиджи — он предупрежден, так что всегда будет принимать у вас плату сам, таким образом вы сможете передать ему донесение незаметно.

— Да, но мои ежедневные посещения Луиджи тоже могут вызвать подозрения! Правда, я могу, конечно, послать коридорного или лакея, если хорошо заплатить ему…

— Боже вас упаси! — Горецкий даже вскочил с кресла, где сидел, рассеянно посасывая нераскуренную трубку. — Дело в том, что гостиничная и домашняя челядь кишит чернокожими различных национальностей. В основном это арабы — алжирцы, марокканцы, жители Египта, а также негры и метисы всех мастей. И все эти чернокожие только друг с другом по-настоящему откровенны и только своему брату расскажут всю правду. А белый человек должен сразу же отказаться от всякой попытки завоевать их доверие. Именно поэтому здесь я не могу использовать в полной мере способности и общительность Саенко. Вы же помните, как ловко ему удавалось получать информацию и вообще входить в доверие к простым людям там, в России? Здесь — не то, при всех его исключительных качествах за негра он не сойдет, да и языка не знает. Конечно, теперь, когда в Константинополь хлынул поток русских беженцев, возможно, и появится в отелях русская прислуга, но пока до этого далеко.

Помните, Борис Андреевич, что золотой ключ, имеющий такое магическое действие повсюду, здесь, на Востоке, вовсе не обладает таким свойством, а даже иногда действует наоборот. Иной пройдоха-коридорный, естественно, мусульманин, и денежки у вас с удовольствием возьмет, а поручение не выполнит. А вам поклянется, что все сделал как надо. Это же у них просто доблестью считается — обмануть иноверца! Иное дело — прислуга в европейских отелях. — В голосе Горецкого послышались мечтательные нотки, и Борис понял, что полковник снова ударился в воспоминания. — Швейцары и лакеи в отелях Парижа, Брюсселя, Монте-Карло и других городов являются просто ходячими энциклопедиями. Они говорят на нескольких языках, обладают наблюдательностью и острым умом. Они большие мастера в искусстве отгадывать разные незнакомые им вещи и еще большие мастера в уменье держать язык за зубами. Но, обладая известным уменьем, можно заставить их проболтаться. Только не взяткой. Прислуга в крупных отелях слишком уважает себя и к тому же держится за место. Избави вас Бог, Борис Андреевич, использовать такие грубые приемы, как подкуп. Вы не узнаете ничего серьезного. Обращайтесь к ним с уважением и тогда вполне можете ожидать от них помощи.

Борис хотел было резко прервать полковника, сказав, что они находятся в Константинополе и что в наше смутное время может так случиться, что ему, Борису, никак не понадобится знание психологии европейской прислуги хотя бы потому, что он может не попасть в Париж или в Монте-Карло. Но он сдержал первый порыв и взглянул на Горецкого улыбаясь. Снова на носу полковника сидело пенсне, и он казался добрым профессором. Борис в который раз поразился такой метаморфозе.

Он прислушался к себе и отметил, что пространные лекции Горецкого, произносимые им менторским тоном и, как он считал раньше, унижающие его, Бориса, больше не вызывают раздражения. Вообще он стал гораздо спокойнее здесь, в Константинополе. Исчезли надрыв и приступы бессильного бешенства. Теперь все в прошлом. Горецкий прав: они потеряли Россию навсегда. Только иностранцы могут думать, что большевики не удержатся у власти. Русские, воевавшие с красными, твердо уверены: если уж не удалось победить Советы с оружием в руках, то все кончено. Так просто сами по себе большевики власть не отдадут, а немногочисленные бунты утопят в крови.

От природы мягкий и интеллигентный, профессорский сын, Борис долго не мог найти себя в революции. Два года понадобилось ему, чтобы созреть для открытой борьбы. И последующие два года на фронте из характера Бориса исчезла былая мягкость, война выжгла его изнутри.

Зато теперь здесь, в Константинополе, к нему пришла зрелость. Слишком много пережито было за предыдущие годы, в душе он чувствует себя старше и мудрее своих лет. Огрубевший в боях и походах, здесь, отъевшись и одевшись в приличный костюм, он вспомнил все уроки приличных манер, преподанные ему в свое время матерью.

Полковник Горецкий перехватил взгляд улыбающегося Бориса и смутился:

— Простите, голубчик, снова я увлекся. Старость, наверное, все на воспоминания тянет…