Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир

Многие просвещенные философы и писатели обратили наказание в Бастилии в свою пользу. Андре Морелле, отправляясь в тюрьму, сообщал всем, кто был готов это услышать, что приговор, который ему придется отбывать, только повысит его социальный статус: «Подвергшись преследованиям, я стану известнее… и эти шесть месяцев в Бастилии послужат отличной рекомендацией и гарантией моего успеха». И это было истинной правдой: те, кого выпускали из Бастилии, практически всегда получали приглашение в один из многочисленных литературных салонов Парижа.

Падение Бастилии

Маркиз де Лоне, начальник Бастилии, за несколько дней до событий дополнительно укрепил здание, привез каменные обломки и металлолом, которые в случае осады можно было бы использовать в качестве снарядов. Де Лоне едва успел запастись провизией для своих подчиненных, так как рассчитывал, что барон де Безенваль вовремя развернет своих солдат и по крайней мере оттянет осаду, если не предотвратит ее. На всякий случай комендант со своими людьми отступил во внутренний двор, так называемое сердце Бастилии, обнесенный кованой свинцовой оградой и окруженный восемью башнями с установленными на них пушками. Де Лоне приказал при необходимости направлять пушки на штурмующих. Казалось, что Бастилию со всеми ее укреплениями, с ее рвами шириной 25 метров вряд ли вообще возможно взять. Эдвард Ригби, британский врач, накануне вечером жалостливо улыбнулся моряку, который сообщил ему, что Париж готовится к штурму Бастилии: «Мы [с осторожностью] предполагаем, что Бастилию не сможет взять группа неподготовленных горожан».

Со стороны казалось, что де Лоне уверен в себе, но на самом деле маркизу не хватало хоть сколько-нибудь серьезного военного опыта. Более того, он уже несколько дней дрожал от нервного напряжения. Это не ускользнуло от внимания его помощника, Луи де Флю: «По прибытии в Бастилию я увидел в этом человеке [Лоне] того, кто постоянно беспокоится и не принимает решений, и я четко понимал, что если на нас нападут, то у нас не будет четких указаний. Ему было так страшно, что по ночам он видел врага в любой тени… и потому он требовал, чтобы мы не спали всю ночь».

Гарнизон был защищен высокими оборонительными стенами Бастилии, но солдаты понимали, что вместе с пятнадцатью тоннами пороха они попали в ловушку, словно крысы. Войти в Бастилию было нельзя, но и выйти из нее тоже было невозможно. Маркиз не подозревал ни о каких возможных неприятностях, когда ранним утром 14 июля принимал делегацию протестующих для беседы за завтраком. За столом прозвучало требование передать ополченцам 250 тонн пороха, Лоне же лишь пообещал, что и пальцем не шевельнет в сторону толпы, собравшейся на площади перед Бастилией, и приказал солдатам снять пушки, установленные на башнях.

Демонстранты, сжимая кулаки, кричали на площади перед Бастилией во все горло. Они пришли из ближайших бедных районов: Сент-Антуан, Ле-Аль, Сен-Поль и Сен-Жерве. Сотни торговцев, мебельщиков, виноторговцев, слесарей, шляпников, сапожников и портных присоединились к толпе и вместе с дезертировавшими гвардейцами с подозрением наблюдали, как стражники на самых высоких башнях Бастилии убирают пушки. Толпа, успевшая разрастись до 15 тысяч демонстрантов, опасалась, что маркиз отдаст приказ перезарядить пушки.

Конечно, были на площади не только мужчины, но и множество женщин. Среди ревущей толпы стояла Луиза-Рене Ледюк, более известная как la Reine Audu[377] – бесспорная «Королева залов» центрального рынка Парижа: она держала там фруктовый киоск, а голос ее напоминал колокольный звон. Здесь же можно было увидеть шоколадницу Полин Леон, 21 года от роду, старшую из шести детей в семье, которая так же горячо, как Оду, превозносила идею революции: «Я была полна энтузиазма, хоть я и женщина, я не останавливалась ни перед чем; с утра до ночи я призывала горожан восстать против тирании, забаррикадировать улицы и выкурить трусов [благородных контрреволюционеров] из их домов». Леон и Оду впоследствии и сами попадут в тюрьму и понесут наказание за свои «антиреволюционные проступки». Но в воскресенье днем 14 июля все они по-прежнему выступали против одного общего врага – маркиза де Лоне.

Ненависть, криками вырывавшаяся теперь из тысяч глоток, взращивалась годами, подпитывалась сотнями памфлетов и трактатов, в которых как с конвейера сходили истории о продажном духовенстве, разлагающемся дворянстве и жадных до денег Бурбонах. Бастилия – воплощение всего порочного, что только было, по мнению демонстрантов, в режиме, виновном в голоде французского народа. Пути назад не было. Бастилия должна была пасть.