Зал ожидания (сборник)

– Стой я, – Тео садится, и камера кружится перед глазами, как ярмарочная карусель. К горлу подкатывает тошнота. – Я, кажется…

Он встает, дрожа и шатаясь, и делает несколько шагов.

– Куда ты?

– К директору тюрьмы.

***

– Ты молчать пришел? – спрашивает директор Райли. Тео он напоминает Бетховена из фильма о собаке. – А?

Тео немного удивительно, что его вообще пустили в приемную, и он рад бы ответить, но не может. В эту минуту Тео борется с тошнотой и головокружением, которые только усилились от ходьбы по коридорам и лестницам.

"Не потерять бы сознание".

– По… – сглатывает он. – Простите, я хотел спросить. – Музыка, можно ли ею здесь заниматься?

– Сынок, ты что издеваешься? Это тюрьма, а не летний лагерь! Если это все – можешь идти.

– Но, погодите, – Тео хочет еще что-то сказать, но очередной приступ тошноты заставляет захлопнуть рот.

– Так, все! У меня и без того дел хватает!

– Одно слово.

– Я вызываю охрану, – директор тянется к внутреннему телефону.

– Выступление и телевидение! – кричит Тео.

– Что? – рука останавливается в дюймах от трубки. – А теперь подробнее.

***

– Привет, пап, у меня просьба, ты не мог бы привезти сюда гитару и усилитель?

– Нет! Это уже один раз тебя не довело до добра!

– Пап, мне разре…

В трубке пищат частые гудки.

"Идиот! Кретин!" – Тео чудом сдерживается, чтобы не разбить к чертям телефон. – "Кому же позвонить? "

Тео вновь снимает трубку, прикасается к квадратикам кнопок.

"Кому?"

И тут пальцы сами утыкают в знакомые цифры. Одна, другая…

– Алло, Джина? Пожалуйста, возьми телефон, мне больше некого попросить.

Ранее

Илай лежит в кресле, сжимает пальцами лоб и слабо стонет:

– Знаешь, в чем между нами разница? – учитель открывает налитый кровью глаз и смотрит на Тео. – Кроме, конечно, этого сраного похмелья и простаты размером с куриное яйцо.

– Я не знаю. Вы лучше играете?

– Дерьмо собачье! – Илай выпрямляется и тычет в сторону футболки Тео. – Вот, что это за дребедень?

– А. Это Алекси Лайхо.

– Кто? Хайхо? Японец что ли? Скажи, как думаешь, лет через сто его будут помнить?

– Ну…

– Хрена лысого! Моцарта будут помнить! Эдит, долбанную, Пиаф! Джима Моррисона! Даже этого припадошного Ван Халена – и то скорее будут помнить, чем твоего Хайху!

– Ну почему…

– Потому! Потому что они не пытались кому-то подражать! Не исходили соплями по какому-то кумиру. А собой были! Собой!

Так что сними эту бл…, и не позорь меня!

Сейчас

– И как мы это будем делать? – Серхио недоверчиво разглядывает помещение.

Тесная подсобка – там и сям, как дреды из головы "растафари", торчат банки краски, лопаты и швабры. Но, главное, здесь есть розетка.

– Сейчас, – Тео выставляет на усилителе уровень частот. Средние на максимум, высокие и средние – на слух. – Попробуем сначала просто сыграть какую-нибудь известную песню.

– О! Давай эту, из "Сорвиголовы"? Знаешь? Там девка падает все куда-то, – оживляется Серхио. – Кстати, ты сам поешь?

– Нет, – Тео крутит глазами. – Я не умею. Так волнуюсь на сцене, что начинаю заикаться. Ладно, ты напой, я подберу.

Тео тянется к коробочке с медиаторами. Внутри записка, и в почерке до жути легко узнать руку Джины: "Китайские шарики :)".

Это их воспоминание, одно на двоих. Это ЕЕ прощальный поцелуй, ЕЕ прощальная улыбка.

Черно-белый визг.

Серхио начинает петь, а Тео подбирает ритмовую партию. Он изо всех оставшихся на донышке сил пытается не заплакать. Потому что Тео чудятся шарики в летнем небе. Желтые китайские шарики, которые улетают, чтобы никогда не вернуться.

***

Тео или в подсобке, или в сортирах – драет, играет и с замиранием ждет очередной выходки от Эда.

Тео не может не признаться себе, что боится. Эти скин-хеды могут избить его, изуродовать. Даже не думая о последствиях – как он проклятого Рона Уиллера.

– Серхио, ты помнишь, нам нужна ритм-секция.

– Ударник?

– Да! Есть идеи, кто тут может им стать?

Качки, наркоманы, "белая раса", негры, которые большую часть времени, как и скины, делали вид, что не замечают заклятых врагов.

– Реперы-битбоксеры – у них же хорошее чувство ритма!

– Ты куда? Не вздумай к ним идти! Тео!

Естественно, негры посылают его к черту.

Неувязочка.

***

– Мне кажется, ты забыл Рона, – слова Эда звучат как утверждение.

– Я не буду платить!

– Ты же понимаешь, что, если не мне, то заплатят другому. А он не будет так великодушен.

– У меня нет денег. Я уже сказал, что не буду платить… Я буду драться с тобой!

– Че? – ржут в толпе.

– "Что", тупая скотина! – сплевывает Эд. – Сколько раз говорить! "Че" говорят только ниггеры!

Вдруг скин шагает к Тео и бьет того под дых:

– Драться будешь, ублюдок?!

Ответить Тео не может – он судорожно разевает рот и пытается вдохнуть, будто выброшенная на берег рыба.

– Не слышу ответа!

Тео уже сам ни черта не слышит – только видит колено, а потом удар швыряет голову назад, куда-то между койками и стеной.

– Так что ты молчишь? А? Вспомнил Рона? Вспомнил?

Еще один тычок – по ребрам. Другой: в боку хрустит, и остатки дыхания приносят новую боль.

Тео пытается подняться, но ботинок Эда падает на его левую руку: ломает и дробит кости, выворачивает суставы.

Удары, удары – по голове, ребрам, рукам, снова и снова.