Зал ожидания (сборник)

Мысленно он еще на сцене, вместе с группой. Руки дрожат и сжимают гитару, и ни черта непонятно, куда ее поставить.

Неужели это случилось? После стольких репетиций, ссор, записанных и переписанных песен?

"Где Джина?"

Они выступили.

Они выступили.

Клуб содрогался от их ритмов многоруким и многоглавым Богом, который явился прямиком из ночных кошмаров Говарда Лавкрафта. Клуб пел их песни и визжал, и только Джины там не было.

***

Тео сбегает по лестнице и видит ЕЕ в обнимку с каким-то парнем. В мыслях воцаряется тишина – гулкая и мертвая, как открытом ветрам склепе, – хотя всего минуту, секунду назад там была музыка.

– Эй? – Тео глупо зовет любимую; не к месту вспоминаются прошлое лето и китайские шарики. Она не слышит, только еще крепче всасывается в этого урода, будто какая-то морская гидра.

Тео хватает девушку за руку и отшвыривает в сторону.

– Ты какого хрена творишь? – виновник событий толкает Тео. Удар в ответ: нос урода ломается и проваливается внутрь черепа; противник кулем шлепается на асфальт.

Секунда. Две.

Джина начинает визжать, выбегают люди из клуба, а Тео смотрит на осколки зубов и костей в своем кулаке. И кулак, и жуткий труп без лица, и нежная когда-то шлюха – все становится гротескно-черно-белым.

Ранее

– Тео, у тебя все получится, – улыбается Илай. Старик с черной агонией в глазах, который играет соло из "My Friend of Misery" так, будто написал его он, а не Ньюстед, и сделал это еще в раннем младенчестве. – Ты всего, сколько там, месяц у меня занимаешься?

– Полгода.

– Да? Обалдеть. Видно, из-за химии и бухла у меня нелады с измерением времени, – пожимает плечами Илай. – В общем, все это неважно. Главное, что у тебя в сердце.

Нет, я не туда полез.

Гитара. Вот ты любишь свою гитару?

– Я? – Тео смотрит на зелено-белый "Fender" из набора "для начинающих". – Да, наверное. Да.

– Ни хрена ты ее не любишь! Не будь идиотом, это – кусок пластмассы. Швабра, мать ее. Поэтому иди к черту и купи нормальную бабу! Тьфу, гитару. Такую, чтобы, когда на нас свалится сраный Апокалипсис, ты бы первым делом жалел, что больше ЕЕ нет.

Сейчас

– Теодор де Витт, вы признаны виновным в непредумышленном убийстве Рона Уиллера…

Тео измучен до неузнаваемости. Он смотрит на родителей: ищет в их глазах надежду, прощение, хоть что-то. Но отец отворачивается, а мама снова начинает плакать.

Прощай гитара, музыка, прощай дом и Джина.

Прощай учеба и планы на будущее.

Слышишь, Тео, "пшик"? Это твой мир стремительно сужается до размеров каменной коробки.

***

– Эй, красавица, зайдешь вечером?

Тео идет по проходу между камерами. Взгляд в пол, пальцы вцепились в комплект тюремного белья. Молодой человек кажется совсем беспомощным. Раздавлен. Выжат. Обмяк внутрь себя, как лицо мертвого Рона.

У одной из камер охранник останавливается.

– Серхио, к тебе подружка.

Сосед – тощий латиноамериканец. Его голый торс покрыт цветными татуировками – тюльпаны и кресты, гербы, цитаты из Шекспира. Серхио без конца треплется о тачках, о жратве, об убитом брате – как какое-то мексиканское радио.

***

Укор в глазах родителей. Вина, одиночество, мерзость тюрьмы – словно дьявольский интервал "тритон" в голове Тео.

Ночью мысли захватывает тишина, и становится еще хуже. Вместо сна приходит невыносимая черно-белая картинка, этакий постер к фильмам Хичкока: девушка в ужасе кричит, на асфальте силуэт трупа, а Тео с мертвыми глазами курит одну за другой дешевые сигареты.

Каждую ночь.

***

– … а мой брат и говорит: "Пойду к Мэри Джейн". Надо с ним было, но… – Серхио трет подбородок и отрывает кусок булки.

В столовой душно, отвратно и от страха хочется забиться в угол. Тео словно утка, которой собираются вставить в задницу яблоко, вот только поваров несколько сотен.

Встанешь в очередь не перед тем – оттрахают или прибьют. Повысишь голос – оттрахают или прибьют. Посмотришь в глаза…

Даже странно, что Тео до сих пор цел.

– И прикинь – приходят ко мне копы, спрашивают о брате. Я им: "Вы бы лучше ту суку, что его убила, искали".

– Ты че, на меня смотришь?! – орет парень за соседним столом. – Голубок, а?!

Микки спешит уткнуться в тарелку с непонятной жижей. Вроде бы ее можно есть, но только совсем-совсем не хочется.

– У нас в районе – пройди по улице: слева травой торгуют, справа – курят! И что, фараоны не знают?

А все потому, что та сука белой была! Ничего личного, ты пойми, Тео, но сам подумай. Кто будет защищать латиноамериканцев?

Хотя справедливость есть – говорят, этого гада повязали. Вдруг сюда попадет? Ох!

***

– Привет, Тео.

– Привет, Кейли.

Басистка. Подруга Джины. Его единственная, кроме родителей, посетительница за месяц.

– Как ты тут?

"Замечательно! Что за идиотские вопросы?!"

– Как там ребята? – страшнее всего услышать, что они играли без него. "Только не это, только не это!"

– Ничего. Передают тебе "привет", – слабо улыбается девушка. – Тео. Такое дело. Из-за всего этого, ну, мы должны тебя уволить из группы. Ты… мы не можем ждать пять лет. Ты уволен.

Тео кажется, что к его голове приставили обрез и вышибли мозги, затем уложили обратно и снова жахнули – а вдруг во второй раз брызги будут красивее?