Залив белого призрака

— Чего оно взбеленилось? Чего не спится? А ты говорил, что оно умное. Какой же в нём ум, если нам не даёт покоя?

— У него своя жизнь, а у нас своя. Зачем обижать его? Море большое. Оно бы тебя пожалело, да мы для него пыль по ветру. Не видит нас.

— Большое?

— Большое. — Капитан улыбнулся, потягиваясь и расправляя грудь, как мальчишка в спортзале. — Разлеглось океаном-телом от Ирландии до Кейптауна. Голова под Флоридой, улыбается солнышку, целуется с берегом…

— Целуется? Это я понимаю… Как мы с Катюхой.

— Жизнь — это наркотик…

— Ты что говоришь, кэп? Какой наркотик?

— Один глоток счастья попробуешь — всю жизнь к нему тянешься, умирать не хочется.

— Ты о женщине, что ли? — засмеялся молодой.

— Счастье — это как море… С чего начинается? Чем закончится? Сколько длится? Всегда!

— Ха! Деньги кончатся — Катюха сразу улыбку, как колечко под стол, прячет.

— Думаешь о ней? Вот и счастье. Так и я в море. Чему радуюсь? Ожиданию.

— Ожидай не ожидай, а состаришься. И чего ты к нему так приклеился? Потому что работа твоя была, что ли? Так ведь кончилась вся. Удивляюсь тебе: вроде умный, а денег себе не скопил. Работы лишили тебя — и ты сразу нищий. А в море — в нём денег нет, только рыба да мусор плавают. От него — холод бывает. Ты знаешь, какое оно зимой? Ледяное и серо-зелёное. Как глаза у Катюхи, когда она злится. Как с таким морем до старости? Спина сгорбится, ноги скрутятся, зубы в прошлом останутся. Ты чему улыбаешься? Беззубому и одинокому? До каких лет зубы терять будешь, капитан-профессор?

— Глупый. Когда улыбаешься, о зубах не думаешь. Зубы — не главное, если смеяться хочется. А что про работу и море? Работу ведь тоже любить можно.

— Работу? Любить? Не лепи макароны на уши!

— Поймешь ещё, может быть. Жизнь — это такое счастье, которое пьёшь, как воздух, не замечая. Ты что хочешь пить, Петя, когда жажда замучит? Вино? Виски? И даже не пиво… Нет.

— А что, кэп?

— Воду, Петенька. Воду. Так и счастье — оно в самом простом. — Показал рукой над волнами. Там стремительно приближалась стена дождя, сверкая серебром бьющихся в воду капель. Больно и яростно. — Ух, ударит сейчас! Бегом в рубку! — Они ворвались в неё, едва успев задраить обе двери, и все зашумело вокруг, забарабанило, закипело. Вода была сверху, вокруг и снизу. Катер мгновенно осел, будто вдавленный небом по самую палубу. Ветер ударился звуком стрелы в вантах. И зазвенел. Это было замечательно. Оба заулыбались. Петруха закричал, как глотнувший восторга и смелости:

— Урра! Моррре-а! Не догонишь меня-a! Мы зде-аась! Даёшь нам наркотик морской жизни!

И оба, молодой и старый, вдруг умолкли надолго, оглохшие от порыва нечаянной радости. Молодой спросил шёпотом:

— Кэп, а как вы догадались, что сейчас ударит?

Лысый улыбнулся и прошептал:

— Море мне подмигнуло…

— А почему говорим шёпотом?

— Сблизились. — Кэп улыбнулся, и Петя улыбнулся в ответ, чуть склонив голову на бок, как щенок, когда просит погладить.

— Мы не тонем? — спросил молодой, показывая глазами на залитые водой иллюминаторы.

— Не тонем. Нас море поддерживает… Счастливые мы — время тревожить не хочется… Пусть длится…

Прошла целая вечность, по часам — двенадцать минут, и всё стихло. Катер лежал в дрейфе, медленно всплывая к свету. Стало слышно, как скрипит мачта и сбегает с палубы вода, закручиваясь в шпигатах и падая струйками, как живая. Очистился горизонт под низкими, быстро летящими тучами. Море потемнело, кем-то гонимое, покрылось слезливой рябью.

— Сейчас ветер ударит, — сказал кэп. — Из-под дождичка. Как учили. Пора двигать. — Он тронул ключ на приборной доске, внизу заурчал, просыпаясь, двигатель. Кэп дал реверс, и катер пошёл вперед — медленно, быстрее, ещё быстрее. — Иди, Петенька, глянь нашего гостя. Всё ли в порядке. Веди сюда, перекусить надо. Что ж мы — не люди? Накормим гостя. Понимаем аппетит к жизни, а?

Петя обрадовался и заговорил радостно и громко:

— Я понял сейчас о чём вы говорили вчера в баре: аппетит к жизни… это ветер и море, да? Я понял, капитан: я сказать не могу… Будто море во мне… только сегодня просыпаться начало! — Он стал не похож на себя, впервые улыбаясь не глупо, а грустно.

— Это хорошо, Петенька.

— А скажи, капитан, если ты такой умный, почему в море страшно, а ты идёшь в него? Летчику в небе опасно, а он летит в него? Следак в своём деле день и ночь ковыряется, под нож и под пулю лезет, жена от него уходит, а он всё равно риску этому верен, потерь своих не замечает… В грязи преступлений, можно сказать, ковыряется, а не портится. Почему?

— Любят они своё дело. Есть такая струна в них. Катюхе ты нравишься глуповатый? Значит, есть в тебе что-то, из-за чего твоя глупость для неё привлекательна. А? Любовь зла…

— А-аа! Не обижай обиженного. Это ты, дядя, выкрутился. А у меня к тебе вот какой вопрос. Очень меня он смущает. Можно?

— Спрашивай.

— Почему мозги у всех одного цвета, как гриб строчок, а умом блестят только некоторые? Ответь. Совесть где спрятана? Улыбка откуда такая счастливая бывает? Что, в черепушке, скажешь? Врёшь!