Залив в Ницце

Софья. И сколько у тебя было любовников? (Оборачивается к Петру, ища поддержки.) Мама сама рассказывала….

Петр. Да будет тебе!

Софья. Это в то время как она там якобы училась рисованию!

Валентина. То был Париж! (Она делает паузу, словно тем самым охраняя свои воспоминания). В Париже все по-другому.

Софья. Конечно, как же я сразу не догадалась! Ведь Париж — это единственное место, где людям разрешено быть счастливыми! (Она выжидает минуту. Затем продолжает спокойно.) Или это просто тебе так удобнее?

Молчание. Софья выжидает. Но Валентина кажется не более чем удивленной.

Валентина. Значит, ты считаешь, что счастье — в свободе?

Софья не отвечает.

Ты думаешь, это одно и то же? А вы как думаете, Петр Васильевич?

Петр. Затрудняюсь вам ответить… Знаете, мне нелегко живется. Половина зарплаты уходит бывшей жене. Сыновья уже взрослые, оба работают на бутылочной фабрике. Один молодец, не жалуюсь. А вот второй родился слегка заторможенный. Вот я о нем и думаю постоянно. Почти каждый день. Даже каждый час. (Грустно улыбается) Я не спец по свободе.

Валентина. По крайней мере, вы мудрее ее.

Петр нервно смотрит на Софью.

Петр. Я только знаю, что мне не слишком везло в жизни. Вот мне скоро шестьдесят три стукнет. И что? Честно говоря, мне даже особо рисковать ничем в жизни не довелось. В общем, кроме Сони у меня ничего нет. То есть… мне грех жаловаться, я живу один, у меня комната неплохая; еще я гулять люблю, хожу в парк — встречаюсь с коллекционерами… Я авиамоделями увлекаюсь…

Софья. Ты бы видела, мама, какие у него чудесные модели!

Петр. Да нет, обыкновенные… Но без Сони мне и жить незачем. (Опять смотрит на Софью.)

Валентина. А раньше это вам в голову не приходило?

Петр. То есть как?

Валентина. До того, как вы с ней познакомились.

Петр. Нет, наверное. Вряд ли. С чего бы? Но теперь я твердо знаю.

Валентина. Вот вам и любовь! Ведь до встречи с ней вы были счастливы.

Петр. Счастлив? Нет.

Валентина

. Но вы же тогда не говорили «мне жить незачем». (Она неожиданно говорит громче.) Да вы прямо как дедушка Стравинского!

Петр. Что-то я не понимаю.

Валентина. Дедушка Стравинского умер, пытаясь перелезть через садовую изгородь, когда спешил на свидание к даме своего сердца! Ему тогда было сто одиннадцать лет.

Петр улыбается. Валентина смеется. Только Софье не смешно.

Софья. Мама, не надо так о Петре Васильевиче!

Валентина. А что такого…? (Неожиданно начинает двигаться по комнате и опять решительно переходит в атаку.) Ну, допустим, у вас все получится. А вдруг она вами просто пользуется, чтобы развод получить?

Софья

. Да я бы никогда в жизни…!

Валентина. Что тогда?

Петр. Вы что имеете в виду?

Валентина. Любовь — это боль. Разве я не права?

Петр недоверчиво смотрит на нее, опасаясь подвоха.

Петр. Не совсем.

Валентина. Вы на себя посмотрите. Вы же стоите как на пытке! Переминаетесь с ноги на ногу…

Петр. Я…

Валентина. Все время украдкой на нее смотрите, проверяете, одобряет ли она то, что вы говорите. Постоянно думаете, как Соне понравится то или это. Мне всегда бывает смешно, когда в романах двое любящих соединяются в конце повествования. Занавес! Наконец-то они падают в объятия друг друга. Читатель рукоплещет. А на самом деле книги должны с этого начинаться. (Улыбается) Это же сплошная фантазия, что любовь решает все проблемы. Любовь больно ранит. Она будто кожу с тебя сдирает! Вы не согласны?

Петр. Да, отчасти.