Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

Для молодых поэтов он был настоящим дядькой – в том понимании этого слова, которое существовало в девятнадцатом веке. Наверно и поэтому Давид Самойлов говорил мне, что я не его ученик, а ученик Слуцкого. Впрочем, говорил и о моей к нему эстетической близости.

Но первым настоящим поэтом, которого я увидел воочию, был все же не Слуцкий, а Аронов.

…Мы умеем не замечать. Даже замечательного не замечаем.

Рядом с нами жил, и не тихо, а в последние годы издавался, больше того – печатал свои стихи в своих же колонках одной из самых тиражных газет страны – «МК» – большой русский поэт, ни на кого не похожий, пронзительный, добрый и мудрый (да-да!), а мы…

Вроде бы и цензуры нет. Политической (в литературе). Зато никуда не деться от корпоративной, работающей по простенькому принципу военных самолетов: свой – чужой.

И вот результат: про него всерьез не писали критики, его имя ни разу не фигурировало ни в каких лонг-шорт-листах ни одной премии, его авторские вечера не проходили в Политехе. Хотя начинал он вместе с Беллой Ахмадулиной и Андреем Вознесенским. Он сам написал:

Отсвет имени на строчкеВ сотни раз прекрасней слова.

Я ничем вам не помог, мои слова.Чтобы вам не сгинуть снова,Не пропасть поодиночке,Друг за друга вы держитесь, как трава.

Не помог Александр Аронов «своим словам» – следовал завету блистательного Саади: имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах – запах мускуса сам говорит о себе. То есть не делал из фактов своей судьбы и своего таланта скандалов (вполне возможных), общественных истерик (вполне мотивированных).

Когда-то, в 60-е, он по просьбе своего товарища, будущего диссидента Алика Гинзбурга, отдал стихи в его самиздатский журнал. И они там вышли. В частности, такие:

Среди бела дняМне могилу выроют.

А потом меняРеабилитируют.‹…›Спляшут на костях,Бабу изнасилуют,А потом простят,А потом помилуют.Скажут: – Срок ваш весь.

Волю мне подарят.Может быть, и здесьКто-нибудь ударит.Будет плакать следовательНа моем плече.Я забыл последовательность,Что у вас за чем.

И после этого Саша Аронов стал неиздаваемым, опальным. Но – никогда не кричал об этом на улицах. И не стал одной из знаменитых жертв режима. Которых впоследствии все-таки благодетельствовали.

А повезло ему, наверное, – два раза.

Песня на его стихи, которую давно пели на московских кухнях – с другой мелодией, – стала известна и любима всеми, уже с музыкой Таривердиева, после триумфального выхода на экраны «Иронии судьбы». «Если у вас нет собаки…» – пел Мягков, – «Когда у вас нет собаки…» – обожая эту стилистическую неправильность, пели мы как гимн московской андеграундной интеллигенции.

Потом Саше, отнюдь не с первого раза, повезло с женой. Сначала у него были две жены, но как бы и четыре: первая-третья и вторая-четвертая. Вот так он женился, разводился и снова женился. Но потом…

Когда-то он учил ее литературе в школе. Прошли годы. Она, ярко-красивая женщина, художница, встретилась ему снова (после второй-четвертой), и оказалось, что ее детская любовь по-прежнему жива. А то, что у нее рос сын, стало огромной радостью. У Саши (как и у Слуцкого) не было своих детей. Он любил и воспитывал Таниного сына. Тот сейчас куда более известен, чем Саша. Это прекрасный актер Максим Суханов.

Я не знаю, какую роль в становлении Максима как актера сыграл Александр Аронов. Но убежден: что-то он ему про жизнь объяснил. Иначе откуда такая зрелость, сразу проявившаяся в молодом артисте, такое знание того, что он вроде бы не может знать? Талант? Ну конечно, но талантам, как известно, надо помогать…

Саша помогал многим. Не имея ни одной своей собственной книги почти до пятидесяти лет, он любил чужие удачи и щедро напутствовал и печатал в «Московском комсомольце», где проработал полжизни, тогда еще молодых поэтов: Александра Еременко, Ивана Жданова, Андрея Чернова, Евгения Бунимовича, меня…

Мы не успели его отблагодарить. Хотя любили и любим Сашу, Александра Аронова, и его стихи.

…И да, он был первым настоящим, «взрослым» поэтом, которого я увидел в свои семнадцать лет.

Тогда «Московский комсомолец» располагался на Чистых прудах. Про Аронова – я уже знал несколько его стихотворений и песен на его стихи, самозабвенно перевираемых исполнителями-журналистами на московских кухнях. Причем если Окуджаву, Галича, Высоцкого и Кима пели практически на всех этих населенных тараканами островках свободомыслия, то Аронов был только нашим, паролем и гордостью нашего островка (впрочем, разраставшегося в пространстве, благодаря в том числе и многочисленным журналистским командировкам).