Заметки провинциального доктора

Впрочем, это я хватил — машина! А почему такие неудобные и дорогие у нас электрокардиографы, и почему они так быстро портятся, почему у нас такие отвратительные тонометры, почему люди должны их добывать с таким трудом? Нет, это я опять хватил — тонометры. Почему нет хороших отечественных фонендоскопов, то есть, понятно, чем-то врачи больных выслушивают, но ценятся, к примеру, польские, а наши — так, бросовый материал, для студента-третьекурсника — он и так слышит то, что ему скажет учитель.

И снова я хватил — не хватает ламп операционных, почти нет в провинции функциональных кроватей.

Эти вопросы можно задавать бесконечно, и ответ прост: по одежке протягиваем ножки. Сколько отпущено денег, столько и купишь лекарств. Ведь есть отделения, где на одного больного в сутки выделяется 10–20 копеек. Отпущенным деньгам соответствует и качество койки.

Известно, что по количеству коек мы впереди планеты всей. Никаким американцам или европейцам и не снилось такое количество коек. Особенно если взять длинный барак, загнать туда максимальное количество коек, и тем самым перевыполнять самые шустрые планы. Но тогда не надо обижаться, что у нас лечиться негде, голые стены и железные койки сами по себе не лечат. Мы на технологию тратим 15 процентов от стоимости больницы, а во всем мире от 40 до 80 процентов. И если, к примеру, клиника в США стоит пять миллионов, то один миллион — здание, а четыре — внутреннее содержимое. У нас же главная цена — само здание, внутри которого — пустота. Это при том, что мы уже говорили об относительности цифр. И в эти средние 15 процентов входит и современный диагностический центр, и обшарпанный районный барак. Если же снова вспомнить, что в России разные календари, то центры, скажем, С. Н. Федорова работают в двадцатом веке, моя сумка укомплектована, значит, на уровне средневековом, а какой век в дальней глубинке, где в больничном бараке нет ни воды, ни канализации, мы можем только гадать. Подтверждение? Вот цитата из Е. И. Чазова: «В ряде социалистических стран стоимость койки составляет от 40 до 80 тысяч рублей. В Таджикистане удосужились построить больницы со стоимостью койки меньше 5 тысяч рублей — столько, кстати, стоит одно место в современных животноводческих комплексах».

4. Реформа

Я не встречал ни одного человека, кто был бы удовлетворен состоянием дел в нашей медицине. Все признают положение это бедственным и даже катастрофическим.

Тут, мне кажется, нетрудно дать ответ на традиционный российский вопрос: кто виноват? Надо ответить прямо: виновато государство (правительство, строй, Административная система — это можно называть по-разному, но виновато государство). Виновато оно в том, что многие десятилетия ворочая понятиями «классы», «народ», «массы», как-то теряло из виду отдельного человека. Нет, с лозунгами все как раз было хорошо. Ну, человек у нас звучит гордо, и все в человеке, все для человека, и даже человек человеку друг, товарищ и брат, но более верна была поговорка: «Без бумажки ты букашка». Впрочем, с бумажкой или без бумажки ты все одно букашка. И государство в первую очередь интересует твой труд и еще раз твой труд, а твое здоровье и жилье, твое питание интересует его гораздо меньше.

Если нужны деньги на что-то неотложное — индустриализация, подготовка к войне, курчатовский проект, королевский проект, «семь в пять», «количество в качество», деньги можно брать у медицины, образования и культуры. Взять, что необходимо, а медицине пойдет то, что останется, то есть одни горькие слезки. Это и есть остаточный принцип.

Впрочем, ради справедливости надо сказать, что так было не всегда. Государство вправе гордиться достижениями медицины в двадцатые годы. Все-таки медицина у нас тогда была очень отсталая. До революции умирал каждый пятый ребенок до года. На десять тысяч жителей было всего два врача. И за короткий срок покончили с эпидемиями чумы, холеры, оспы, трахомы и др. И недаром из всех организаторов здравоохранения мы помним только двух: Соловьева, автора проекта организации здравоохранения, и Семашко, наркомздрава в двадцатые годы.

Но потом победил остаточный принцип. И было бы странно, если бы он не победил. Потому что когда идет уничтожение собственного народа, вопросы здоровья отдельного человека уходят на самый дальний план. Человек, как я понимаю, боялся не так за свое здоровье, как за свою жизнь, которая в любой момент могла оборваться, и не в больнице, но в лагере. Да и весь последующий опыт учил человека, что он никому не нужен, и с ним никто всерьез не считается.

К нему, этому отдельно взятому человеку, обращаются лишь при исторических катаклизмах, и вот тогда он осознает себя хозяином не только своей судьбы, но и своей земли, и тогда он выпрямится, и спасет, и защитит, и устроит.