Замкнутый круг

Общая поддержка Савенкова была одним из таких нарушений. Иногда Дибич страховал «Сову», иногда снабжал ее информацией. И если не «секретной», то уж точно «для служебного пользования».

И сегодня он планировал сделать это, зная, зачем к нему рвется Игорь Михайлович.

— Ты, Игорь, остынь! Я готов с тобой согласиться, что не виноват этот журналист. Да, он не убивал. Но отпустить его мы не можем.

Савенков попытался вложить в свой ответ море иронии и издевательского сарказма.

— Спасибо, генерал! Большое вам спасибо! Что еще ждать от новой полиции? Не виноват человек, но сидеть будет. Все сидят! Только Дибич сидит в кабинете с кондиционером, а Назаров на нарах с двадцатью жлобами.

— Сам виноват.

— И чем же это, господин генерал, виноват молодой журналист? Или он слишком активно Петровку трепал? Так у него газета так называется — «Актив». Вот он и активничал.

— Не надо мне такие гнусности приписывать. Я за критику мстить не стану! А Назаров твой сам виноват. Он вляпался в историю.

— Чем он виноват? Готовил парень статью, зашел к старушке, а она лежит с ножом в груди. Он попытался ей помочь, испачкался в крови и пальчики везде оставил. Все!

— Нет, Савенков, не все. Он сбежал с места преступления.

— Сбежал потому, что вас испугался! У нас полицию не любят, а боятся.

— Он струсил! Вот теперь и пожинает плоды! Но и это еще не все. На вот, читай…

* * *

Савенков без энтузиазма взял лист с темной ксерокопией рукописного письма на клочке бумаги с ладонь величиной.

Стало понятно, что он зря кричал на Дибича — тот, очевидно, знает что-то важное, очень осложняющее судьбу Назарова.

Савенков начал читать, чертыхаясь по поводу старого ксерокса:

«Второй раз прошу тебя, друг. Пошуруй в той квартире. Пусть поймут, что не только я там был. Когда выйду, я все отплачу. То, что ты всегда хотел, твое будет…»

* * *

Записка была странная. Без конца и без начала.

Савенков сообразил, что это писано рукой Назарова. И что достали ее в Бутырке через «свои возможности». Потому, вероятно, она и не полная.

Не успел человек дописать…

А первой записки у них нет. Не перехватили!

Была бы, то Дибич и ее бы дал…

* * *

— Вот так, Савенков. Без этой записки — твоя правда! Убийца Горюновой и Вавилова, скорее всего, один человек. Значит это не Назаров! А с этой писулькой другой расклад. Журналист убил Горюнову и попросил дружка создать ему алиби. Тот влез в квартиру и случайно убил Вавилова. Складно?

— Это только одна из версий…

— Да, Савенков! Но она очень убедительная. И вполне достаточная, чтоб не выпускать Назарова. Согласен?

— Согласен. А Назаров что говорит?

— Молчит, журналист. Этот дурак Бухонин сразу ляпнул ему про записку и про второе убийство. А Назаров все сам сообразил. Второе убийство вполне мог совершить тот, кто первую записку получил. Значит теперь Назаров заказчик, наводчик и соучастник. Вот он и молчит.

— А адвокат?

— Тоже молчит. Молчит и улыбается. Черт его разберет, то ли он первую записку передал, то ли в глаза ее не видел. За это время из камеры Назарова трое на волю вышли. Мог кто-нибудь из охраны вынести…

* * *

Они замолчали, чувствуя, что дальнейший разговор бесполезен. Каждый знал, что можно спросить, но спрашивающий знал, что можно на это ответить.

Немного поговорили о семье, детях. И уже перед уходом Савенков опять зацепил дело Назарова:

— Странный следователь, этот ваш Бухонин! Он другие версии прорабатывает или нет? Почему он только в журналиста вцепился? Я же говорил, что бабки у подъезда в то утро видели племянника Горюновой. Его-то вы нашли?

— Ищем! Объявлять его в розыск нет оснований, а дома он не появляется.

— Понятно.

— Слушай, Савенков. Есть у меня парнишка, Корин Слава. Я лично просил его внимательно поработать по делу Горюновой. Правда, его сразу же на другое перебросили. Но кое-что он наковырял. Ты ему позвони. Вместе найдете этого племянника. У него еще фамилия какая-то хитрая…

— Уколов.

— Вот-вот. Мы его ищем, Игорь, а он где-нибудь на дно залег. Уколов укололся и упал на дно колодца…

* * *

В последние дни Дима Назаров часто вспоминал мудрую присказку: «Весь век учись».

Он многое знал в жизни, но здесь, в камере СИЗО начал учиться заново. Того, что нужно было здесь, он почти не знал…

Камера Назарова была довольно спокойной, «правильной хатой». Постояльцев с тюремным опытом здесь было меньше половины, но остальные непонятным образом тянулись к ним и быстро впитывали принятые в подобных местах правила. Они понимали, что, возможно, надолго попали в чужой монастырь и хотели жить по его законам.

Правда, здесь это называлось «жить по понятиям».

* * *

Назарова приятно удивило лишь одно. Матерятся здесь значительно меньше, чем на редакторских летучках.

Оно и понятно! Народ тут очень ранимый и нервный. Случайная «мать», вставленная в разговор для связки слов, могла стать причиной смертельной обиды. Новичок, который «без понятий», очень просто мог оказаться головой в параше.