Замок Монбрён

– Жаль,– сказал Маленький Бискаец, углубляясь со своим товарищем в лес.– Волосы у этого клобука так хороши, длинны и густы, что, несмотря на стрижку, из них можно было бы извлечь пользу.

– Утешься, камрад,– возразил Проповедник печальным тоном,– скоро ты получишь добычу получше волос монаха.

Между тем Доброе Копье и Монтагю с нетерпением ожидали признания, обещанного капелланом.

– Не вздумай нас обманывать,– сказал с угрозой капитан,– иначе, клянусь святым Дионисием, тебе придется раскаяться.

– Мы знаем больше, нежели вы думаете,– прибавил трубадур,– поэтому остерегайтесь говорить неправду – мы можем вас изобличить.

– И хорошенько подумай о том,– продолжал Анри,– что ты останешься в моих руках, пока дела, теперь меня занимающие, не окончатся. Если ты солжешь и заставишь нас сделать какую-нибудь ошибку, клянусь Богом, Пречистой Девой и всеми святыми, я не буду ни есть, ни пить до тех пор, пока с тебя не сдерут кожу и не повесят ее на одном из этих деревьев.

Эта ужасная клятва ничего не могла прибавить к покорности монаха.

– Я не хочу вводить вас в заблуждение,– сказал он дрожащим голосом,– спрашивайте меня, я готов отвечать.

– Ну, куда вы теперь ехали? – спросил с живостью Анри, как бы приготовляясь по первому ответу капеллана судить о достоверности последующих, важнейших.

– Я ехал в Латур, как предполагал менестрель, и должен был отдать приказание начальнику гарнизона отправиться с большей половиной его подчиненных на помощь барону. Соседство ваше заставило его опасаться всего, и он думал, что излишние предосторожности не помещают.

– Хорошо. Я полагаю,– сказал Доброе Копье, взглянув на трубадура,– что он говорит правду. Но теперь, мой почтенный, отвечайте с той же откровенностью: где назначена засада?

– В Сокольей долине.

– Я сам думал, что там, и видел, как отряд монбрёнских всадников до восхода солнца отправился по направлению к этой долине. Но зачем же проводник Дюгесклена повел его к озеру?

– Это я посоветовал, мессир. Барон скор, запальчив и неустрашим, он жаждал поскорее померяться силами с Бертраном. Я слышал много рассказов о чудной силе этого страшного полководца и, желая уравновесить для барона шансы роковой битвы, посоветовал повести Дюгесклена по дурной и утомительной дороге, чтобы конь его скорее устал и сам он не был свеж, в случае, если б сир де Монбрён предложил ему поединок… Дюгесклену сказали, что для избежания встречи с вами надо идти другой дорогой. Но вы знаете, что эта также ведет к Сокольей долине, хотя и не прямо.

– Я этого не знал, но начинаю понимать, что это так. Черт возьми! Вы, отец мой, человек осторожный и хорошо охраняете своего господина. Но скажите мне, донья Валерия, девица де Латур, при отъезде Дюгесклена не возобновляла своих требований, не просила у него защиты?

– Об этом предмете я мог бы рассказать вам чудеса, сир капитан, если бы позволяло время. Эта девушка, гордая и неукротимая, была нынешним утром кротка, как агнец. Перед отъездом своим Дюгесклен хотел ее видеть, и так как ему под разными предлогами отказывали в этом, он стал так горячо настаивать, что наконец принуждены были уступить. Донья Валерия явилась. Ожидали какой-нибудь сцены, подобной вчерашней, но ожидания не сбылись. Она с достоинством приблизилась к рыцарю и сказала, что возвращает ему его слово, что ночь размышлений прояснила ей сущность ее прав, что вместо вражды к своим благородным родственникам она обязана им всей признательностью и что, наконец, интересы ее не стоят того, чтобы ими так долго занимался знаменитый полководец, хотя она на всю жизнь сохранит воспоминание о его участии. Можете представить себе всеобщее удивление. Донья Маргерита не верила своим ушам. Мессир Бертран сначала подумал, что девушку принудили говорить таким образом, и стал расспрашивать Валерию о причинах противоречия ее с самой собою. Она отвечала, что никакая сила не в состоянии принудить ее говорить против собственного убеждения и что если она отказывается от своих притязаний, так это потому, что в ней возникли сильные сомнения в их законности. Сир Бертран нахмурил брови и с досадой пробормотал, что отныне он станет остерегаться вмешиваться в дела молодых девушек, так скоро изменяющих свое мнение. Несмотря на то, перед отъездом он, следуя обычаю, два раза поцеловал Валерию, и мне казалось, что в это время она шепнула ему что-то на ухо, но, вероятно, тайна была невелика, потому что Дюгесклен улыбнулся и махнул рукой с беспечным видом. Потом он простился со всеми и дал управителю двадцать флоринов, чтобы вассалы и солдаты Монбрёна выпили за его здоровье.

Во время этого короткого рассказа Доброе Копье и трубадур смотрели друг на друга с удивлением.

– Это превосходит всякое вероятие! – вскричал капитан.– Что Валерия не имела нынче утром тех мыслей, какие имела вчера, это я понимаю, но чтобы она отказалась от своих прав на Латур и не хотела принять покровительство первого рыцаря Франции…