Замок Монбрён

– Все, что я видел теперь в продолжение двух часов, для меня непонятно,– прервал монах с непритворным беспокойством.– Исчезновение ваше, сир менестрель, составляет теперь предмет тревоги всего замка. Каждый по-своему рассказывает обстоятельства вашей мнимой смерти, и когда мессир Бертран захотел видеть вас, его оглушили такими сказками, что он не знал, чему верить. Наконец его убедили, что вы, избегая гнева барона, погибли плачевным образом во рвах замка, и он, казалось, опечалился этим несчастным событием.

– Я, почтенный отец, не больше как игрушка событий, которые стоят больше, чем моя жизнь,– печально отвечал трубадур.– Но время не терпит, и капитану Доброе Копье надо задать вам еще несколько важных вопросов.

– В самом деле,– сказал капитан, как бы пробудившись от своих размышлений,– вы ничего не сказали нам о бароне де Монбрёне и о том, как простился он с Бертраном.

– Он не прощался с ним, мессир. Барон оставил замок более часа назад, и баронесса в его отсутствие распоряжается сама. Мессир Бертран слышал вчера, как вы объявили барону войну, и когда ему сказали нынче, что Монбрён выехал рано утром искать себе помощи, он нашел это весьма естественным.

Жераль и Доброе Копье были поражены этим открытием.

– Ты лжешь, монах! – вскричал в запальчивости капитан.– Я знаю, что ты лжешь! Барон де Монбрён не мог оставить замок! Клянусь всеми чертями, подумай, что ты говоришь! Я еще раз позову Проповедника.

– Беру в свидетели Бога, видящего нас, что я говорю правду,– отвечал с твердостью Готье.– Все, мною сказанное, так же справедливо, как то, что солнце освещает теперь нас. Да, барон выехал со своими воинами, назначенными для засады в Соколиной долине. Он сначала хотел поручить командовать отрядом одному из своих старших воинов, но Жак Черная Борода, самый неустрашимый из всех, за вчерашнее свое поведение посажен в тюрьму, а на других он не хотел положиться. Впрочем, хотя барон и не объявил своим людям прямо, в чем дело, а сказал только, что из предприятия можно извлечь большие выгоды, но все они были так дурно настроены, и обнаруживали такое недовольство при мысли, что засада, может быть, устраивается против знаменитого французского рыцаря, что барон решил сам командовать ими. Это было единственное средство добиться их полного повиновения.

Трубадур и капитан пришли в страшное беспокойство.

– Смерть и вечное осуждение! – с яростью вскричал Доброе Копье.– Я знаю наверное, чертов капеллан, что ты лжешь, как богоотступник! Каким образом может лично барон командовать отрядом, отправившимся в Соколью долину? Я видел всех этих воинов в десяти шагах отсюда, и так же ясно, как вижу тебя теперь, при них не было ни значка, ни знамени, ни оруженосцев, ни пажей, ничего из всех этих принадлежностей, которые обыкновенно окружают тщеславного барона, когда он выступает в поход.

– Неужели вы хотите, сир капитан, чтобы он, отправляясь на подобное предприятие, нарядился в лучшие и богатейшие свои доспехи и велел трубить в трубы и рожки? Напротив, барон позаботился, чтобы его не узнали, и для этого надел платье и вооружение одного из своих вассалов.

– В самом деле,– сказал с живостью трубадур,– помните ли, Доброе Копье, что у некоторых солдат барона были опущены забрала, и тот, кто ехал впереди, имел совершенно такой рост и сложение, как у сира де Монбрёна.

На этот раз у капитана не осталось никакого сомнения.

– Так что же мы делаем здесь,– вскричал он запальчиво,– когда там, в Сокольей долине, может быть, уже дерутся? Эй, ребята! – продолжал он громовым голосом, обращаясь к своим людям, давно уже с нетерпением ожидавшим сигнала к отъезду.– По коням! На коней! Стрелкам и прочим пехотинцам садиться позади всадников, а кто не нашел места, тот ступай охранять лагерь. За копья и стрелы! Вас ожидает слава и добыча!

Едва этот воинственный призыв раздался, как весь лес словно ожил. Стук оружия, крики воинов, ржание коней послышались из глубины чащи. Казалось, каждый куст, каждый сук или дерево породили стрелка, копьеносца или пажа с обоюдоострым мечом. Дорога и окрестные полянки покрылись лошадьми и воинами, которые, исполняя приказание начальника, суетились, бегая взад и вперед.

Паж принес капитану шлем, украшенный красными перьями, а оруженосец подвел коня, превосходное животное, закованное в железо подобно своему господину. В то время как подавали оружие, Доброе Копье быстро делал различные распоряжения.

– А меня, сир капитан,– спросил бедный капеллан, остававшийся по-прежнему под надзором двух воинов,– не отпустите ли вы меня? Для пользы вашей я изменил моему господину.

– Вам не сделают никакого зла, почтенный отец,– отвечал начальник живодеров, садясь на коня,– если только вы сказали нам правду. Стрелки! Отведите этого священника в лагерь и смотрите, чтобы он не сбежал. Если, возвратившись, я увижу, что ты обманул меня, будь уверен, монах, час твой пробил. Говори! Ты можешь еще поправить дело!

– Я сказал правду,– отвечал капеллан.

– Хорошо. Ступай же!

Он подал знак страже, и пленника увели в глубину леса.