Занимательные истории

Однако, обратившись ко мне и к Абу-ль-Ваду, факиху нашего ханафитского толка, и к другим факихам, которые там сидели, также ханафитам, он спросил: “Скажите, как бы вы решили их спор, если бы истец, который требовал тысячу дирхемов, утверждал бы, что ответчик сказал ему, что он даст клятву, но истец этого предложения не принял, затем мы пожелали бы получить клятву с ответчика, а он заявил бы, что уже дал такую клятву, и каждая из сторон стояла бы на своем?”

Мы все долго думали, но так и не пришли ни к какому решению. Тогда я сказал: “Не будет ли кади столь добр, и не выскажет ли он нам свое мнение?” Он ответил: “Нам сказал кади Абу Тахир ад-Даббас, что кади Абу Хазим, которому пришлось решать это дело, сказал: „Прежде всего нужно взять с того, с кого требовали тысячу дирхемов, клятву в том, что истец не заставлял его раньше давать такую же клятву перед другим кади"”.

(3, 3, 11) Вот что рассказал мне кади Абу Бакр Мухаммад ибн Абд ар-Рахман ибн Ахмад ибн Марван со слов Мукаррама ибн Бакра:

— Я находился в суде у кади Абу Хазима, когда туда явились старик и юнец, с которого тот требовал долг в тысячу динаров. Когда юношу спросили об этом, он признал долг. Спросили старика, чего он хочет. Он ответил: “Чтобы его заточили в тюрьму”.

Тогда кади спросил юношу: “Ты слышал его слова? Что ты скажешь на то, чтобы уплатить часть долга и выпросить у него отсрочку на все остальное?” Юноша ответил: “Этого не будет”. Тогда старик сказал: “Если кади считает справедливым заточить его в тюрьму, пусть так и сделают”. Абу Хазим некоторое время всматривался в их лица, а потом велел им не разлучаться до следующего заседания суда, когда он вынесет решение по их делу.

Я был очень близок с Абу Хазимом, поэтому я спросил его: “Почему кади отложил заточение этого юноши в тюрьму до следующего раза?” — “Мой друг, — ответил он, — обычно я могу определить по лицам тяжущихся, кто из них прав, у меня на этот счет выработалось умение, которое редко меня подводит. И вот мне показалось, что за той готовностью, с которой юноша признал свой долг, кроется какая-то особая причина и что дело это не чисто. Я не нарушил закона, обязав их явиться в следующий раз, а за это время, может быть, что-то и прояснится и я узнаю что-нибудь такое, что даст мне возможность вынести решение по этому делу с уверенностью в моей правоте. Разве ты не заметил, сколь мало огорчило их мое решение, как спокойно они его приняли, никак не выражая несогласия, и это несмотря на значительность суммы, о которой идет спор. Молодые люди редко проявляют такую сознательность и обычно не признают такой большой долг так легко”.

Пока мы разговаривали, один из самых почтенных и богатых купцов аль-Карха испросил разрешения поговорить с Абу Хазимом. Абу Хазим согласился принять его, он вошел, приветствовал кади и на весьма изысканном языке объяснил, что побудило его просить приема.

Он сказал: “Меня огорчает мой юный сын, который растрачивает мое состояние на певиц и распутство. И все это происходит из-за некоего сводника — он назвал имя. — Если я не даю сыну денег, он измышляет какую-нибудь хитрость, при помощи которой заставляет меня платить за него. Если я отговариваю его от такого поведения и жалуюсь на те неприятности, которые он мне доставляет, он наглеет. Вот сегодня он признался мне в том, что научил этого сводника востребовать с него долг в тысячу динаров, как будто сегодня истек срок уплаты этого долга. А мне стало известно, что этот сводник явился к кади, чтобы востребовать деньги и засадить моего сына в тюрьму, что причинило бы страдание его матери, и она отравляла бы мне жизнь, пока я не уплатил бы за него всю эту сумму своднику. А тот, получив эти деньги, принял бы их в счет вознаграждения певицам. Услыхав об этом, я поспешил к кади, чтобы объяснить ему, в чем, тут дело, и в надежде, что он найдет благой выход, за что Аллах возблагодарит его. А прибыв сюда, я увидел у дверей их обоих — и моего сына, и сводника”.

Услыхав это, Абу Хазим улыбнулся и спросил меня: “Что ты об этом думаешь?” Я ответил: “Это дело и подобные ему происходят благодаря милости Аллаха к кади”. И я стал призывать на него благословение.

Кади велел привести юнца и старика. Когда они вошли, Абу Хазим пригрозил старику и прочел наставление юноше. Старик признался, что дело обстояло именно так, как об этом стало известно кади, и что у него нет претензий к молодому человеку. Купец взял своего сына за руку, и они ушли.

(3, 4, 13) Кади сказал мне: “Этот Мукаррам был человеком достойным и ученым. Я слышал, как некто называл его Отец Козленка”. Я спросил его, каков смысл этого прозвища. “Разве ты не знаешь, — ответил он, — что отец козленка — это глупец[32]”.

(3, 18, 33) Вот что рассказал мне Убайдаллах ибн Мухаммад ибн Абдаллах аль-Ахвази. Он узнал эту историю от факиха Абу-ль-Фадля аль-Балхи, а тот, в свою очередь, от кади аль-Халиля ибн Ахмада ас-Сиджистани.