Тогда вор отправился бродить по дому, нашел новый изар, потом огляделся по сторонам и увидел горящие угли и нечто такое, от чего исходил приятный аромат. Он облачился в изар, возжег благовоние и начал спускаться по лестнице, испуская громкие крики в расчете на то, что испугает старуху. Но старуха была смелой мутазилиткой и сразу поняла, что имеет дело с вором. Однако виду она не подала и лишь спросила, изображая испуг: “Кто это?” Он ответил: “Я посланник Аллаха, Господа миров! Он отправил меня к твоему порочному сыну, чтобы я предупредил его и предостерег от прегрешений”.
Старуха притворилась, будто от страха теряет сознание, и воскликнула: “О Джабраил! Заклинаю тебя Аллахом, будь к нему милостив, ведь он мое единственное дитя!” Вор ответил: “Я не послан его убивать!” — “Что же ты послан сделать?” — спросила старуха. “Взять его кошель, — ответил вор, — и этим поразить его сердце. А когда он раскается, я верну ему его кошель”. — “Делай то, зачем ты послан, о Джабраил!” — сказала старуха.
Вор велел ей отойти от кладовой, а затем открыл дверь и вошел вовнутрь, чтобы взять кошель и всякое другое добро. Пока он все это собирал, старуха тихонько подошла и прикрыла дверь, а потом вставила кольцо в скобу и заперла замок. И вор оказался лицом к лицу со смертью. Сначала он тщетно пытался отыскать в кладовой какую-нибудь щель или трещину, а потом возопил: “Открой дверь и выпусти меня, я уже проучил твоего сына!” — “О Джабраил, — отвечала старуха, — я боюсь, как бы ты не ослепил меня своим сиянием, если я открою дверь!” На это он сказал: “Я умерю свое сияние, чтобы ты от него не ослепла!” Но старуха ответила: “О Джабраил, поскольку ты посланник Господа миров, тебе ничего не стоит уйти через крышу, или проделать отверстие в стене пером из твоего крыла, или еще как-нибудь. Не заставляй же меня рисковать своим зрением!”
Тогда вор, поняв, что имеет дело с решительной женщиной, начал просить ее и умолять, обещая раскаяться. Но старуха ответила, что все это бесполезно и что она не выпустит его до наступления дня. Она снова начала молиться, а вор уговаривал ее и просил, не получая на свои речи никакого ответа. Утром вернулся сын старухи и, узнав о случившемся, позвал начальника полиции, после чего дверь была открыта и вора арестовали.
(2, 187, 351) Вот что рассказал мне Абу-т-Таййиб ибн Абд аль-Мумин:
— Один прожженный плут отправился из Багдада в Химс вместе со своей женой и, прибыв туда, сказал: “Люди в этом городе глупые и богатые, и я хочу устроить здесь представление — так у подобных ему людей именуется большое мошенничество, — для которого от тебя потребуются помощь и выдержка”. Жена ответила: “Дело твое”. Тогда плут сказал: “Оставайся в этом месте и никогда не подходи ко мне, но каждый день замешивай две трети ратля изюма с таким же количеством тертого миндаля и в середине дня клади эту смесь на чистый кирпич в месте для омовения около мечети, где я смогу ее найти. Больше от тебя ничего не требуется”.
Жена согласилась. После этого плут надел власяницу, шерстяные шаровары, намотал на голову покрывало — все это он привез с собой — и устроился в мечети возле колонны, мимо которой проходило множество людей. На этом месте он оставался весь день и всю ночь, непрестанно молясь, с перерывом только на то время, когда молитва не могла состояться. Тогда он сидел, перебирая четки и не произнося ни слова.
Сначала его никто не замечал, но спустя некоторое время люди стали обращать на него внимание, наблюдать за ним и толковать о нем между собой. Выяснилось, что он никогда не прекращает молитвы и не прикасается к пище. Глядя на него, жители города дивились, потому что он никогда не выходил из мечети, не считая одного раза в полдень, когда отправлялся к месту для омовения. Здесь он подходил к тому самому месту, о котором договорился с женой и где лежала приготовленная ею смесь, казавшаяся проходившим мимо людям куском высохшего кала. Он съедал эту смесь, чтобы поддержать свои силы, и возвращался в мечеть, а ночью, совершая омовение перед молитвой, пил столько воды, сколько ему было нужно.
Жители Химса, думая, что все это время он не прикасался ни к еде, ни к питью, дивились и восхищались. Многие подходили к нему, пытаясь с ним заговорить, но он не отвечал. Когда его окружала толпа народа, он не обращал на это внимания, и никакими усилиями никому не удавалось вовлечь его в беседу — он неизменно хранил молчание, молился и перебирал четки, чем завоевал всеобщее глубокое уважение. А когда этот плут уходил для совершения омовения, люди подходили туда, где он обычно сидел, прикасались к этому месту руками и собирали прах с земли, по которой он ступал. К нему даже приводили немощных, прося возложить на них руки.