А потом Вроцлав сдался. Последним.
- Нас убрали из проекта, - сказал Матысик и неожиданно раскашлялся. Тем не менее, он вытащил очередную сигарету, сразу же глубоко затянувшись. – Но очень быстро оказалось, что специальные силы чертовски нужны. Нам объясняли, что все это ради добра народа, что чего-то столь особенного на всем свете никто и никогда еще не создавал. Что мы обретем власть, которой Польша за всю свою историю никогда еще не имела. Ну а после опыта 1939 года каждый хотел что-то сделать, чтобы мы были в безопасности. Ты тех времен не помнишь. По телевизору постоянно военные фильмы; в прессе – война, война и война. Воспоминания, обиды, лечение ран.
- Помню, - перебил его Хофман. – Еще ребенком рыгать хотелось от той войны.
- Ну, тогда сам знаешь. Умонастроение осажденной страны, осознание поражения. И столько жертв! Российское превосходство. И даже то, что в других странах к нам относились, как к "тем худшим". А они сказали нам…
- Что сказали?
Хофман сидел на своем пластиковом стульчике с пустым стаканом в одной руке; вторая лежала на скрытом оружии. Что самое паршивое, сидящий напротив Томецкий тоже держал руку в сумке. Быть может, его пистолет-пулемет был и хуже, старшего поколения, но Хофман знал, что в случае чего, с противником он может и не совладать. Мужик с щербинами вместо глаз был чертовски хорош, даже в свои шестьдесят семь лет. Просто он был практик в деле убийства.
- Это сложно определить словами, - Матысик прикусил губу. – В общем, они могли сделать нечто такое, что… человек после смерти не умирал до конца. Они могли создать армию упырей.
Их беседу прервало шестеро молокососов, которые, явно после спиртного, подошли, чтобы грабить.
- Нравится мне твой бумажник, - обратился главарь к Хофману. – Могу я получить себе на память?
Тут подошедшие вытащили из рукавов короткие свинцовые трубы. Самое паршивое из возможных видов режущего – или, точнее, "забивающего" – оружия. Но, к сожалению… не в случае этих людей, сидящих за пластмассовым столом.
- А не нравится ли тебе, сынок, мой автомат? – Хофман вытащил "глауберит" из сумки и нацелил в хулиганов. – Пару пулек могу подарить запросто так.
- А может мой даже и лучше, Томецкий вытащил и свою пушку. – Тоже могу продать парочку. Дешево, в рамках, курва, рекламной акции!
Нападавшие окаменели. Один дернулся было назад, но Томецкий был на своем месте. Легкий удар в щиколотку, и парень уже лежал на мостовой плитке, пытаясь нащупать то место, где когда-то был нос.
- Мы тут весьма серьезно дискутируем, - сообщил Матысик. – И прошу нам не мешать. Мы и вправду заняты.
- Именно, - прибавил Томецкий. – Так что снимайте портки и валите. И мигом!
- О Господи, - Хофман следил за нервными движениями при расстегивании ширинок, исполняемые горе-нападавшими. – А на что нам шесть пар штанов?
- А… пускай лежат, - Томецкий спрятал свой RAK. – Может обслуге станции понадобятся тряпки, чтобы смыть то, что эти тут наделали?
Матысик лишь покачал головой. Сам он даже не коснулся собственной волыны, спрятанной в кобуре на бедре – у него имелся собственный сержант. А кроме того, он был стар для подобного рода операций. И ему нужно было обдумать одну проблему. Причем, крупную.
Анета Беляк из Абвера все так же не могла прийти в себя. После встречи, на углу улиц Вита Ствоша и Шевской, с коллегой из Варшавы, она просто-напросто не могла взять себя в руки. "Телку убили", - то было главной темой беседы. И "теперь мы им покажем". Можем показать. Можем даже юбку подтянуть. К сожалению, на сей раз запахло кровью. Причем, сильно. Несколько десятков девушек, работающих в комендатурах, рассеянных по территории всей страны, и в самом деле решили покончить с типом, который убил "Телку". Это не был суд, только лишь приговор. Палач уже был назначен, не было известно только место казни… И того, на ком эта казнь будет исполнена.
"Господи Иисусе, они его убьют!" – сотрудница Абвера паниковала, куря одну за другой сигареты, в ходе быстрого марша в сторону Рынка. "Не будет жалости, не будет прощения. Они прибьют этого типа, кем бы тот ни был. Где бы ни находился. Он… он уже мертв".
Анета Беляк вошла в пивную и заказала "бешеного пса". Выпила одним глотком, чувствуя вкус сока, а потом табаско. После этого она заказала "камикадзе". В соответствии с ритуалом, ей предложили сразу же шесть рюмок.
"Они его прибьют. Они прикончат его", - Аета выпила первую рюмку с голубой жидкостью. "Мужик, считай, уже неживой!".
Она закурила сигарету, взяла следующую рюмку, потом вынула из сумки ноутбук. Пара движений, минутка ожидания, подключение кабелей, соединение с мобилкой. И…
И нужные данные уже имелись у нее. Собранные нечеловеческими усилиями нескольких десятков девушек, рассеянных по всей стране, которые на сей раз выдали из себя все. Действительно все.
"Уууу… Ты уже сдох, урод. Приговор тебе имеется!". Остается тебя только нацелить. Следующая рюмка. "Ты уже мертвец, чувак. Несколько десятков женщин в этой стране устроили против тебя заговор. И женщин не первых попавшихся, а обладающих властью. И сейчас ты увидишь!".