Запас прочности

Гордый и счастливый, я ревностно исполняю свои новые обязанности. Через каждые пятнадцать минут всплываю под перископ, внимательно осматриваю горизонт. Пока мне ничего не попадается на глаза, но это не умаляет моего рвения. У меня, инженера, в ведении которого находятся почти все механизмы и системы корабля, важное преимущество. Я сам произвожу все расчеты по всплытию и погружению, распоряжаюсь зарядкой аккумуляторной батареи. Это делает более четкой работу центрального поста. Судя по всему, командир доволен. Но, конечно, больше всего рад Хрусталев, который теперь получает возможность хорошо отдыхать перед напряженной ночной прокладкой, когда подводная лодка ходит на больших скоростях и покрывает значительные расстояния.

С каждым подъемом перископа замечаю, что волны становятся ниже, а горизонт темнее и ближе. Идут к концу восьмые сутки нашего пребывания на боевой позиции.

Подаю команду «По местам стоять к всплытию!». Палуба слегка давит на подошвы: лодка всплывает. В последний раз осматриваю горизонт в перископ. Убедившись, что опасности нет, даю знак трюмным. Лодка вырывается на поверхность, слегка покачивается на волне. Командир удовлетворенно кивает головой: все в порядке — и поднимается на мостик.

К утру отремонтировали шумопеленгатор. Испытали его. Работает нормально. Когда гидроакустическая вахта была снова открыта, все вздохнули с облегчением. Свободные офицеры собрались в кают-компании.

Шутим, спорим, вспоминаем разные случаи из своей жизни.

— Товарищ командир, расскажите нам про Испанию, — просит кто-то.

Мы любим слушать Лисина. Ему есть что рассказать. И по возрасту и по опыту службы он старше всех нас. Он был добровольцем в Испании, плавал на подводных лодках республиканского флота, уже тогда, в 1936 году, сражался с фашистами. Даже заядлые шахматисты — минер Новиков и лекпом Шкурко — отодвинули доску с начатой партией. Вестовой Сухарев без конца трет одну и ту же тарелку. Заслушался матрос, не хочется ему уходить из кают-компании. И я знаю, он так и будет здесь копаться, пока рассказывает командир.

Среди матросов наш вестовой слывет самым начитанным и сведущим. И вовсе не потому, что много читает, а потому, что присутствует при разговоре офицеров, а памяти и смекалки ему не занимать. Не раз его ловили, что он чужие мысли выдает за свои. Ругали за излишнее любопытство. Но в этом отношении наш вестовой неисправим.

В ночь на 18 июля нам опять приказали сменить позицию. Штаб предупредил, чтобы на переходе мы соблюдали сугубую осторожность: за нами охотятся вражеские подводные лодки.

Когда поступила радиограмма, мы шли в надводном положении. Лисин спустился в центральный пост. На кожаном реглане сверкали брызги. Склонился над картой:

— Штурман, рассчитайте время поворота вот в этой точке и проложите курс прямо на Виндаву.

Командир снова поднялся на мостик. Я подошел к Хрусталеву. Штурман грыз кончик карандаша.

— Доведешь?

— Довести-то доведу, да вот какая невязка получится, не знаю. Хотелось бы всплыть у маяка Акменрагс, чтобы определиться по нему, но нельзя.

Трудная задача у Хрусталева. Уже сколько времени мы плаваем, без конца маневрируем, а штурману так и не удалось определиться по берегу или маякам. Курс он прокладывает только по счислению, полагаясь на свои расчеты. А теперь вот снова идти вслепую многие десятки миль. Малейшая ошибка может привести к большому отклонению от заданного курса, а в море это всегда грозит бедой, тем более когда плаваешь во вражеских водах.

— А у тебя как, все в порядке? — спрашивает меня Хрусталев. — Имей в виду, путь предстоит нелегкий.

— Кажется, все нормально.

— А как твой шпиндель вертикального руля?

— Если говорить начистоту, то шпиндель не мой, а твой, он относится к заведованию штурманской боевой части. Но хлопот мне он доставляет много.

Этот шпиндель у нас под особым наблюдением: что-то очень быстро изнашивается. Несколько раз в день я произвожу замеры его резьбы, прикидывая, на сколько ее еще хватит.

Поднимаюсь на мостик. Тугой прохладный ветер бьет в лицо. Скоро погружение. Над морем густые сумерки. Только на востоке сиреневая полоска все отчетливее оттеняет горизонт. Подводная лодка раздвигает своим корпусом мелкие волны. У меня над головой полощется на ветру Флаг корабля. Символ нашей Родины, он всегда с нами. В боевом походе мы никогда не спускаем его с флагштока на ограждении рубки.

Из люка высунулся Хрусталев:

— Товарищ командир, до точки погружения осталось десять минут хода.

В назначенный срок лодка уходит под воду. Будто и не была она на поверхности. Тихо в отсеках.

Хрусталев все грызет карандаш. Бросает он это занятие, лишь когда вахтенный офицер, подняв в очередной раз перископ, докладывает, что прямо по курсу видит маяк. Хрусталев кидается к перископу.

— Виндава, — безразличным голосом констатирует он, но, когда оборачивается к нам, из его глаз так и брызжет радость.

Чудодей наш штурман. Привел корабль с идеальной точностью.

* * *