Запас прочности

Ложимся на прежний курс.

— Ничего, Михаил Афанасьевич, — успокаиваю я расстроенного лекпома. — Не такое еще бывает…

— Ну огонь, да и только, — оправдывается Воробьев.

Через десять минут он же обнаружил на горизонте пять силуэтов кораблей.

— О, это они! — восклицает командир. — Принять главный балласт, кроме средней группы. Лево руля! Стоп дизеля!

Ныряю в люк, чтобы помочь внизу Долгополову.

Ночные атаки — дело трудное. Тяжело определять расстояние ночью на море, когда вместо транспорта виден какой-то расплывчатый призрак. Мне всегда почему-то кажется, что этот неясный силуэт колеблется, дрожит, а иногда странно подпрыгивает, и вижу я его ясней тогда, когда смотрю не на него, а чуть в сторону.

Выпускаем две торпеды и ныряем на глубину.

Взрывов нет. Промазали…

В стороне прошумели винты миноносца. Будет бомбить или не будет?.. Шум винтов миноносца снова послышался, но уже по другому борту.

— Ищет, — предположил Русин.

— Пускай поищет, — сказал Орел. — От миноносца-то мы увильнем. Гораздо хуже отрываться от катера: он более маневренный.

Миноносец ушел догонять караван, и мы через полчаса снова всплыли. Но до рассвета больше никого не встретили.

Закончив зарядку аккумуляторов, еще полчаса ходили в надводном положении, вентилируя батарею и отсеки. Затем прозвучал сигнал «Срочное погружение».

Со своего излюбленного места я отлично видел, как дружно загорелись лампы сигнализации открытия кингстонов. А сигнализация открытия клапанов вентиляции срабатывала почему-то в замедленном темпе. Лампочки кормовой группы вовсе не зажглись.

— Передайте в седьмой отсек: открыть клапан вручную! — крикнул я, видя, как нарастает дифферент на нос.

Секунды идут, а сигнализация не срабатывает. Долгополов и Огурцов бросились к клапанам воздушной станции, чтобы подать воздух в магистраль при помощи ручного редукционного клапана.

Дифферент дошел уже до 30 градусов, а вентиляция кормовых цистерн все бездействует.

— Стоп моторы! Оба средний назад! — подал команду командир.

Дифферентомер уже показывает 46 градусов.

Наконец сигнальная лампочка вентиляции кормовой группы зажглась. Лодка стала выравниваться.

— Запросите седьмой отсек, почему так долго не открывали вентиляцию вручную, — распорядился я.

Оказалось, что при дифференте матросам не так-то просто было дотянуться до пневматической машинки, расположенной высоко под подволоком, переключить клапана и, действуя съемным рычагом, открыть их.

— Кто виноват в таком большом дифференте? Что произошло? — строго спросил командир.

— Замерз автоматический редуктор и не сработал при падении давления, — доложил Николай Сергеевич.

— Куда это годится? Нужно следить за исправностью систем! — сердится командир.

— Осмотреться в отсеках! — приказал Долгополов.

Последствия обычные. Я мог заранее сказать, что и где придется исправлять и проверять. Пролит электролит, сдвинулись торпеды, выплеснулось масло из подшипников главных гребных электромоторов. Что-то свалилось, что-то просыпалось…

Замерзание редукторов — явление обычное, особенно в холодную погоду.

Весь день устраняли последствия аварии.

А всплыли вечером — на море шторм. На повороте корабль вдруг провалился кормой между двумя огромными волнами. Нос лодки поднялся, потом с размаху грохнулся вниз. Из первого отсека по переговорной трубе донесся голос матроса И. А. Мединского:

— Ломает крепления носовых горизонтальных рулей! Шпиндель вырвало!

Случилось именно то, чего я больше всего опасался. Когда прибежал в первый отсек, увидел страшную картину разрушения. Все наши труды обращены в прах. На палубе — груда искореженной стали. Шпиндель, освободившийся от цепких оков бугелей и массивных подпорок, разрушил все наше хитроумное сооружение. Затем, глубоко нырнув в направляющую трубу, заклинился в крайнем положении.

— Николай, это же беда! — сказал я Долгополову. — Рули заклинены в крайнем положении на погружение…

— Да, теперь, пожалуй, не исправить…

После того как лодка легла на грунт, в первом отсеке собрались почти все офицеры.

Осмотрев картину погрома, комдив спросил меня:

— Можно тут что-нибудь сделать?

— Будем пытаться, но боюсь, что ничего не получится.

— Теперь совсем придется отказаться от атак с перископом, — промолвил командир корабля.

— Лучше и не пытаться, выбросит на поверхность в два счета.

Когда матросы убрали искореженное железо, разрушения стали менее заметны. Но все наши старания стронуть рули с места ни к чему не привели.

— Уж лучше бы их совсем отломало! — в сердцах проговорил Долгополов.

В ночь на 22 марта «водолазная бригада» в прежнем составе вышла на верхнюю палубу. В борт бьет четырехбалльная волна. Градский дважды опускался в чернильную воду, и, когда Долгополов включал ему переноску, море озарялось фантастическим зеленоватым светом. Но нам некогда было любоваться чудесами светотехники. Стоять без хода в море, да еще изощряться в световых эффектах не ахти как приятно. Поэтому, как только Градского подняли на борт, Сергей Сергеевич сразу же приказал дать ход обоими дизелями.

«Водолазная бригада» спустилась в центральный пост.