Записки белого офицера

Мы, как сказано выше, опрокинули пехоту в Дон и подошли к Ольгинской, так что красные, продвинувшиеся было к югу от этой станицы, должны были, чтобы не быть отрезанными от моста, поспешно отступить. Но нам все же удалось отрезать их от моста и они в панике кинулись прямо вплавь, бросая пулеметы и орудия.

Весь день был страшный мороз, усугубляемый сильным норд-остом.

Бригаду нашу отвели в Койсуг, где ее и оставили, опасаясь дальнейшего наступления большевиков.

В этот же день во время боя присоединился к нам первый взвод, а 13-го утром второй взвод под командованием полковника Ржевского отошел в тыл. Первую ночь ночевали в хуторе Вырочкином, а на утро двинулись дальше. Надо сказать, что, будучи еще в Батайске, мы слышали, будто бы в районе восточнее Ейска действовали какие-то небольшие большевистские отряды. Никто этому серьезного значения не придавал, но к несчастью нам пришлось с ними иметь дело, и только благодаря случайности мы избежали неприятной истории. Произошло это так.

Не доходя границы Кубанской области верст 15, мы решили переночевать в одной маленькой деревне. Выслали вперед квартирьеров, сами же ошиблись дорогой и пришли не туда, куда надо было. Только что собрались исправить ошибку, как к нам присоединились все квартирьеры и рассказали, что как только они вошли в деревню, их обстреляли из домов, и они с трудом выскочили, потеряв одного человека – вольноопределяющегося Сурика. Тогда не останавливаясь и выслав дозоры, пошли дальше и к утру достигли Кубанской области.

В это время ставка наша начала заигрывать с кубанцами. Дело было в том, что кубанцы за время наступления, награбив и отправив свои трофеи домой, уходили с фронта, а между тем теперь тыл и фронт находились в зависимости от их доброго желания и расположения к добровольческим частям. Начальство не сумело поставить их на место, стало за ними ухаживать. И тогда кубанцы закусили удила, вновь появились социалистические рады с приказами, направленными против добровольцев; соответственно этому направлению и отношение к нам обострилось. Часто бывали случаи, когда жители не пускали солдат в дома и не кормили их даже за деньги, хотя сами жили очень богато и питались, ни в чем себе не отказывая.

Приблизительно около 20 января мы добрались до станицы Придорожной в 18 верстах к северу от станицы Переяславской, где стояли наши обозы. Капитан Апрелев и Родзянко лежали в тифе, более 50% солдат были также больны (в числе их был и мой брат). Наш взвод не мог перейти в Переяславскую, так как места для его расположения там не было, и мы остались в Придорожной, откуда капитана Ржевского с орудиями, требовавшими капитального ремонта, отправили в Екатеринодар, где тот сразу заболел возвратным и сыпным тифом.

Я часто бывал в Переяславской, т. к. остался единственным не больным офицером. Брата своего Илиодора я перевез к себе в Придорожную и поместил у себя на квартире, благодаря чему он и выжил. Дело в том, что его хотели поместить в лазарет в Переяславской, но, к счастью, я перед этим зашел посмотреть на этот лазарет. Ничего более ужасного себе представить было нельзя. Большое здание местной гимназии, классы которой превращены в палаты, т. е. навалена на пол солома, которая не менялась, т. к. достать ее даже за деньги было почти невозможно. На нее вповалку один к другому были положены больные не раздетые, без одеял, без подушек. Ухода за ними никакого не было, т. к. весь медицинский персонал был тоже болен, а лекарств никаких не было. Часто бывали случаи, что умерших не убирали и они несколько дней лежали среди больных. Кормили этих несчастных очень нерегулярно раз в день плохим супом. Всякий, кто входил в этот лазарет, обязательно заболевал. Смертность была очень велика, приблизительно около 40–70%.

Я твердо решил своих больных солдат из Придорожной не посылать в Переяславскую и устроил у себя лазарет: нанял избу, где сделал койки, кормил их регулярно местным супом, кашей, картошкой, одним словом тем, что мне удавалось доставать. Ухаживала за ними наша батарейная сестра милосердия Нина Николаевна, сама еле стоявшая на ногах от слабости после только что перенесенного возвратного тифа. Надо отдать ей справедливость, работала она на совесть, делая все, чтобы улучшить положение больных. И действительно, в нашем лазарете было несравненно благоустроеннее, чем в Переяславском.

Случаи заболеваний тифом все увеличивались; все было насквозь заражено – на каждой станции, в каждой станице лежали сотни больных, не получающих никакой помощи. Проехать в поезде значило наверняка заболеть.

Всю артиллерию предполагалось перевооружить французскими орудиями, прибывшими в Новороссийск; для этого надо было от каждой батареи послать по три офицера и шесть солдат на курсы в Новороссийск для изучения этих орудий. От нас поехали из офицеров капитан Апрелев и Родзянко, успевший выздороветь настолько, что мог ходить. Третьим был капитан Арсеньев, находившийся в Новороссийске при своей умирающей от тифа жене.