Записки бойца Армии теней

Нас ввели на территорию совсем недавно разбомбленного завода «Брабаг» (браун-колебезин) — искусственного бензина из бурого угля. Бомбы большого вреда заводу не нанесли, зато были разрушены все коммуникации, силовые кабели, подсобные помещения, трубопроводы тепло- и водоснабжения. Евреи должны были рыть глубокие, в рост человека, траншеи и по ним затем протягивать тяжелые, освинцованные и большого сечения силовые кабели, расчищать завалы, восстанавливать железнодорожные пути. Часть траншей была уже вырыта ранее, видимо, экскаваторами. Работа по двенадцать часов, с перерывом на обед, но без еды. Возвращались евреи опять босиком по острым камням: — Обувь надо беречь. А самих евреев надо приучать к физическому труду! — злорадно утверждали конвоиры. И опять избиения шлангами…

Так, щеголяя друг перед другом, конвоиры вымещали свои культивированную ненависть к евреям и беспредельный, ненаказуемый садизм.

Через несколько дней стали прокладывать бронированный кабель. Он, словно нескончаемая длинная и толстая змея, медленно, давя на людские плечи, полз вперед. То прогибался вниз, то вихлял из стороны в сторону, то отрабатывал назад. Непомерный груз! Увидев, что один из несчастных вот-вот рухнет, я невольно сделал рывок, чтобы соскочить в траншею и подсобить, но тут же клацнул затвор:

— Цуррюк! — услышал я грозный окрик и увидел направленное в меня дуло карабина. Я остановился, а охранник опустил ствол и примирительно сказал:

— Это — иуды! Пусть учатся работать!

Возвращаясь в лагерь, узники каждый раз волокли с собой все новых и новых покалеченных: с раздробленными ступнями, переломанными ногами, руками… Число травмированных росло изо дня в день. Были и убитые. Их трупы отправляли в крематорий Бухенвальда, вместе с тяжелотравмированными. А обер-шарфюрер оставался непреклонным:

— Ты получил все необходимое. Иудам ничего не дам. Пусть узнают, что такое настоящий труд. Они сами придумали: «Кто не работает, тот не ест!» Тунеядцев нам не надо. Я дал распоряжение на кухню: неработающих — не кормить… Это — по их закону, обижаться им нечего. А твои лежачие не работают, значит, кормить их нет надобности!

Заводские трубы вскоре задымили, пошла продукция. Цистерны, заполненные горючим для танков, на утро должны выйти в путь. И тут — ночная бомбардировка. Пути разрушены. Зажигалок не пожалели — повсюду пылали и взрывались цистерны. Начинай все сначала! Странно: главный заводской комплекс опять цел!

За два месяца, что я был здесь, бомбардировки производились именно в тот момент, когда начинал работать завод: кто-то, по-видимому, своевременно и регулярно давал об этом знать. И опять та же восстановительная работа, и опять та же сказка про белого бычка, те же изощренные издевательства конвоя, вымещавшего на евреях ненависть и месть.

На раны накладывались бумажные бинты — других мне не дали. Держались они плохо, не более суток. Растягивались, сползали. Раны стали гноиться. А мух — туча, заводились черви. Я бегал от одного лежачего больного к другому, пинцетом выковыривал червей, заливал раны марганцовкой, йодом, старался хоть чем-либо помочь, облегчить страдания. Но все мои усилия были тщетны — от червей никаких средств, и в гною они себя чувствовали, как в раю. А эсэсовец-фельдшер насмехался: — Черви — это хорошо! Они — санитары, очищают раны! У евреев, видно, очень вкусный гной, ха-ха-ха…

Как же помочь? Как заставить выдать мне необходимое? Как найти управу на фельдшера, на конвой? Посоветовался с еврейскими старостами. Первым делом было решено, что они из общего пайка работающих будут выделять по нескольку литров супа для лежачих больных. Второе — напишем докладную в гроссревир и обрисуем произвол эсэсовцев, третье — будем требовать немедленной отправки лежачих больных в главный лагерь, иначе всем им — смерть! Да, с трудом, но удавалось выпрашивать из каждого термоса супа и «кафе-эрзаца» по нескольку литров для больных стационара, действительно лишенного продовольствия: голландцы-повара с удовольствием выполняли приказ СС-обершарфюрера и перестали отпускать баланду для санчасти. Тоже злорадствовали:

— Если захотят есть, пусть идут и зарабатывают!

Что же касается рапорта, то… подписало его менее половины старост: «Как бы чего не вышло!..»

* * *

Только что я получил письмо от Терезы Бинэ. В завуалированной форме она сообщила, что «Пюс», желая отомстить за мою гибель, предпринял со своим отрядом франтиреров дерзкую атаку. Но… силы были неравны, и все они полегли. Нет более Мишеля, нет моего друга! А я… я еще жив! Где же справедливость? Мной овладела глубокая тоска и душевная депрессия: ведь это я виноват в его гибели, не выполнив его приказа! Да, в человеческой душе бывают моменты, вызванные непомерной болью. И нет от нее, от этой боли, никаких лекарств! Какое я имею право жить!?..

— Срочно к обершарфюреру! — запыхавшись, выдохнул курьер-голландец.