Записки бойца Армии теней

В переполненном зале — мертвая тишина: никто не ожидал подобного зрелища! Капо поражен тоже, но еще не сражен:

— Ладно, этому верю, и этому… Ну а ты, ты тоже был кем-то?

И каждый из «рабов», кто катал тяжелые тачки, кто таскал камни, кого только что подгоняли и избивали, как скот, — каждый оказывался представителем высшей интеллигенции, культуры и искусства… И именно его, этот цвет ума человеческого, и старается нацизм уничтожить в первую очередь! Уничтожить все лучшее, так как оно мешает, сопротивляется, не согласно с его идеологией! Видимо, не зря один из рупоров этого режима — Герман Геринг произнес:

— Как только я услышу слова «культура», «совесть», моя рука тянется к пистолету!

А мы здесь, в концлагере, под воздействием этого концерта почувствовали в себе Человека, несломленного и гордого.

* * *

Ночами лагерь иногда будил рев громкоговорителей. Из черных тарелок неслось: «Парикмахеры, санитары, врачи! Бегом к бане!» Такие приказы были не в редкость. Но один случай запомнился особо. Днем и ночью в лагерь приходили все новые и новые этапы — эшелоны с узниками: из Компьеня, Маутхаузена, Аушвица (Освенцима), других лагерей, разных стран… По 600, 800, 2000 человек… Страшные эшелоны! Бывали случаи, когда в пути, чтобы развлечься, конвоиры стреляли из автоматов по переполненным вагонам. Многие в них оказывались ранеными, убитыми, и еще сутки-двое путь продолжался, пока состав не доставят до его конечной остановки — к нам в Бухенвальд. В одном таком транспорте из Бельгии помню седовласого старика. Его, в полубессознательном состоянии, товарищи дотащили до бани. Из пулевых ран в груди и в спине, пенясь, пузырилась и вытекала сукровица. Говорили, что он был бельгийским министром. Обмыв, я сделал ему перевязку и с другими ранеными на носилках отправил в ревир. Сомневаюсь, что бедняге удалось выжить…

Примерно к середине мая наша «Иннере амбуланц» пополнилась еще одним русским — военнопленным ветврачом Григорием Бойко. И меня Отто Кипп перевел в хирургическое отделение, чтобы я подучился и этой работе. Я понял: у руководства имеется какой-то план. Подъем для нас был в 4.00, и я отправлялся на новое место работы. К этому времени я уже был переселен в блок № 12, где жили врачи. Работа начиналась с подготовки к приему. Бинты использовались по нескольку раз, и полученные из прачечной надо было разглаживать и скатывать. Но больше всего было бинтов бумажных. Салфетки мы нарезали из специальной многослойной бумаги. Всё затем стерилизовалось. Подготавливали рабочие места: раскладывали инструменты, банки с мазями, растворами. Все имело свое строго определенное место: ни секунды не должно было уходить на поиск того или другого. Этапы в сотни и тысячи узников, с ранеными в дороге, длинные очереди «доходяг» с сочащимися язвами, фурункулезом (очень много было с карбункулами!), с ранами, полученными на работе или после избиений, обязывали работать быстро и быть к такой работе хорошо подготовленным. Мы обучались в накладывании повязок различных видов, жгутов, к местной анестезии, инъекциям. Во дворе ревира были организованы массовые курсы по первой и неотложной помощи: руководство подпольем негласно подготавливало нас к работе на случай вооруженного восстания. Естественно, мы этого тогда не знали. Но полученные навыки пригодились неожиданно намного раньше…

* * *

Периодически, раз в шесть месяцев, узникам предоставлялось право заполнять специальные бланки писем на волю, с предварительным на них перечислением, о чем можно писать. Пришел и мой черед. Писать или не писать? Кому? Надо было все обдумать, чтобы не подвести адресата. После долгих раздумий и консультаций с друзьями решил сообщить о себе Терезе Бинэ: Ренэ писать не рискнул из опасения, что она, возможно, «под колпаком» — негласным надзором. Основным моим желанием было узнать о Мишеле. И в письме я упомянул о «блохах» (блоха по-фрацузски — пюс). У подписи я ввел и слово «Зиг» (по-немецки — победа, но не так пишется). Ведь нынешнюю мою фамилию Тереза не знала, да и почерк больной рукой не был похож на мой старый. Добавил несколько фраз о том, о чем могли знать только она и я. Догадается ли? Получу ли ответ? — и стал ждать, но без особой надежды.

* * *

Отто Кипп пригласил как-то сыграть с ним в шахматы. Сыграли партию, вторую… и он предложил мне сходить в блок патологии. Назвал час:

— Подойдешь к капо, скажешь, что это я послал тебя сыграть с ним. Он — большой любитель…