Отдельный двухэтажный особняк с большим садом, надворными постройками. По-видимому, здесь ранее жил зажиточный крестьянин, бежавший на запад при подходе советских войск. Сейчас здесь располагался СМЕРШ. Так высокопарно и устрашающе именовалась армейская контрразведка: «Смерть шпионам!» В одну из надворных построек, видимо, в летнюю кухню, меня подселили к лейтенанту с двумя автоматчиками. Мы с офицером спали на койках, а бедные автоматчики — на полу: один — под окном, второй — у входной двери, с оружием под боком.
Днем разрешалось гулять по саду, «пастись» в густых зарослях малины. Конечно, «свобода» моя была относительной: маскируясь за кустами, за мной неустанно наблюдали — не вздумаю ли чего предпринять?
Днем, но чаще поздними вечерами меня приглашали на долгие беседы. Их никак нельзя назвать допросами: протоколы не велись, делались лишь кое-какие пометки. Я вкратце рассказывал мою биографию. Подробней надо было останавливаться на моментах пленения, побеге, на эпизодах из работы в Движении внутреннего Сопротивления. Особенно интересовались историей с «Кошечкой», сведениями о полковнике Бакмастере и майоре Баддингтоне, как о руководителях ветви «Френч Секшей». Интересовала и личность Ноэля Бюрдейрона, а также моя деятельность и связи в концлагере Бухенвальд…
Почти неделю провел я на этой тихой даче затруднительно сказать в качестве кого. Правда, как-то мне послышался во дворе приглушенный зов: «Саша-а-а!». Но сколько я ни искал, откуда он мог исходить, — не нашел, или почудилось, или…
И вот рано утром мне придают двух автоматчиков и говорят:
— С тобой хочет познакомиться руководство. Эти бойцы отправляются в том же направлении, будут твоими попутчиками…
То пешком, то на попутных мы двигались на запад. Спутни-ки-«попутчики» искали некое «хозяйство Киреева» («Киреев?» Не законспирирована ли так «контрразведка»? Не к теще же на блины!..).
Наконец, в порядком разбитом городе Веймар, по прибитым на улочках фанерным табличкам-указателям, нашли это «хозяйство». Большое здание с часовым у входа. «Попутчики» сдали меня вместе с сопроводительным пакетом под расписку. Вот-те и «попутчики»! В кабинете я предстал перед двумя офицерами. Молча меня рассматривали…
— Да-а… Ничего себе пташечка! — встретило меня непонятное приветствие. Краткая ознакомительная беседа. Затем:
— Интереснейшая легенда!.. Вы думали, мы ей поверим? Хорошо и складно составлено, но… явная липа! Вы ожидали, что обвесим вас орденами (жест рукой поперек груди, где бы им болтаться), а мы вас для начала — в подвал (жест большим пальцем вниз, как этим в Древнем Риме требовали смерти поверженному гладиатору)!
Поворот довольно-таки неожиданный. Впрочем, и вправду: меня никто сюда, в Советскую зону, не приглашал. Говорят же, что «незваный гость — хуже татарина!» Естественно: мне, чтобы вернуться в Югославию, так или иначе надо бы было проехать через эту зону. И вот… А если подумать? Разве не могла бы разведка воспользоваться аналогичным методом? Конечно, могла! Может, был уже подобный случай, ну и приняли соответствующие меры… Правда, очень уж сомнительно, чтобы Советский Союз кого-то так интересовал, но… всякое бывает! Очевидно, у «товарищей» были такие опасения. Что ж, у них есть право проверять, и пусть проверяют. Вины не чувствую, чист как стеклышко!
…Подземелье бывшей гестаповской следственной тюрьмы «Маршталь». Как и во всех подобных заведениях: не привыкать стать! Тишину изредка взрывают вопли, кого-то бьют, кого-то куда-то волокут, женские крики, истерики… Удивился и возмутился: калифактором (раздатчиком пищи) — молодой украинец в черной униформе, в какой стояли на бухенвальдских вышках охранники концлагеря на пару с эсэсовцами. Парню, видимо, не удалось переодеться, и его так и схватили. Не ирония ли судьбы: бывший эсэсовец пользуется здесь привилегиями, преспокойно служит новым «хозяевам», а я… я завишу от его черпака, наполненного соответственно его настроению?!
В моей камере лежит советский офицер восточной национальности. В пылу ревности он застрелил жену и ее любовника, стрелялся сам. К нему изредка наведываются медики, делают перевязки. Бедняга в нескончаемом бреду, стонет, мечется, срывает бинты. Неужели у русских аннулированы тюремные больницы?
Жители камеры менялись часто. В основном это те, кто побывал в плену. По их рассказам, ни тяжелое ранение, ни контузия, ни отсутствие патронов и полное безвыходное положение, в каком они очутились по вине неподготовленности и бездарности командования, — ничто их не оправдывало. Недоумевали:
— Что мы могли сделать? Вся наша часть попала в окружение. Бились до последнего патрона… Странно: немец наступает, казалось бы, это у него должна была быть недостача в снабжении, а не у нас, раз мы откатываемся в свои тылы! Вспомнить только, как я ходил в последнюю атаку: в одной руке пустой наган, в другой — полная обойма к пистолету ТТ. Много ли так навоюешь?