Читаем Записки бойца Армии теней полностью

Удивительнейший случай произошел у нас — побег с места работы. Такой, что и побегом-то его не назовешь! В моем вагоне был парнишка лет шестнадцати, Ваня-«Курский». Откровенно говоря, подобного трусишку я еще никогда не встречал: при первых звуках самолетов он, если это было на работе, распластывался ниц на земле, закрыв голову руками. Если в вагоне, он, как угорь, соскальзывал с нар и нырял под них. И ничто не могло его сдвинуть с места, пока звуки бомбардировщиков не удалятся. Прозвали мы его «Птицей-страусом».

— Ванька-а-а! Как ты сюда попал? — сквозь грохот близких разрывов донесся до меня удивленно-радостный возглас. Мы только что вбежали в полуразрушенное здание, а в нем уже оказались мальчишки-остовцы. Я оглянулся: у нашего ничком на мусоре лежащего Ваньки сгрудились эти гражданские. Оказалось, земляки, из одного села. Услыхал, как нашу «Птицу-страуса» уговаривают бежать. Тот — ни в какую, слышать ничего не хочет! Здорово похоже на анекдот: ведут как-то длинную колонну на расстрел, проходят рядом с лесом… «Давай дернем в лес: три шага, и кусты нас скроют!» — предлагает один обреченный другому. А тот: «Да ты что, рехнулся? Ведь хуже будет!»…

— А вы украдите его! — пошутил я, не выдержав. Ребята глянули на меня удивленно. Затем пошушукались. Один из них исчез и вернулся с одеялом. Не успел я и глазом моргнуть, как Ваньке засунули кляп в рот, спеленали и были таковы со «свертком»! В суматохе, в свисте и разрыве бомб ничего не разберешь!

Бомбардировщики улетели, нас вывели из помещения, построили, стали пересчитывать:

— Штиммт нихт! Айнер фельт (Не сходится: одного не хватает!) — недоумевают эсэсовцы. Искали-искали — как в воду канул! Тут один из них обнаружил рядом со свежей воронкой кусочек «зебры» с пятнами крови. Решили, что кого-то разорвало и засыпало, поиски прекратили. Молодцы, ребята: отлично придумали! Да, здесь проявились настоящая солидарность, товарищество, решительность, мужество. Эти качества у русских юношей не были пустым звуком! Разве после такого можно их не уважать?! Уверен, что такими же окажутся и девчата из Кальшойрена, что верить им можно! Впрочем, будущее покажет.

* * *

Взрывы бомб, да еще когда они совсем рядом, сеяли панику среди эсэсовцев. Ох, как не хотелось им погибать! «Полосатикам» терять было нечего, и не всегда они «драпали», очертя голову, в поисках укрытия. Им важнее было использовать панику, отсутствие охраны, чтобы ринуться на поиски съестного. В одном полусгоревшем вагоне, довольно далеко от места работы, я обнаружил мешки с мукой. Конечно, схватил целый, взвалил его на плечи и пошел, еле передвигая ноги. Наполнить наши сумки мукой было бы делом секунды. Ну и тяжеленный же, килограммов на 70–80 (на неделю бы всем хватило! Каких бы лепешек напекли!). Вдруг слышу сзади крики: «Хальт!.. Хальт!» Оглянулся: увидел далеко-далеко полицейских с карабинами. Мне лишь бы в зону оцепления — туда не сунутся! И я припустил, насколько мог, быстрей. Вдали грянул выстрел. В тот же миг меня что-то толкнуло в спину, и я чуть не клюнул носом. Откуда ни возьмись, навстречу мчится гауптшарфюрер. Со стеком в одной, со своим огромным пистолетом — в другой руке. Тоже кричит «Хальт!» Я остановился, сбросил с плеч мешок. Подбежали полицейские, хотели меня забрать.

— Зачем? Куда? — удивляется эсэсовец. — Будем судить за мародерство… — Глупости! У нас это проще и без волокиты, намного быстрей! По формуле: «Фойер, раух, люфт, химмель унд фрайхайт» (огонь, дым, воздух, небо и свобода)… — и он, записывая мой номер в свой блокнот, стал подробно и красочно разъяснять полицейским процедуру сожжения в крематории: как там в огне корчатся от жары тела живых и мертвых, а длинным черным шлейфом их души отправляются «без пересадки» в небо…

Лица полицейских позеленели, их чуть не стошнило. А эсэсовец, довольный произведенным эффектом, приказал отнести мешок на место. Да-а, взвалить его на плечи с пола вагона — одно, а вот приподнять с земли со-о-всем другое. Как я ни тужился, — не получалось. Тут я заметил дырочку в мешке, откуда струилась мука. Понял: вот, куда угодила пуля! Мука меня спасла!! Узнав, что меня ожидает, сострадательные полицейские помогли не только взвалить, но и донести мешок до вагона…

На вечерней поверке вижу: ко мне направился гауптшар-фюрер. Теперь мне амба: отправит в Дору на виселицу!.. Подходит, вынимает свой блокнот, листает, находит листок с записанным сегодня моим номером, аккуратно вырывает и, хитро глянув на меня, разрывает его на мелкие кусочки и бросает по ветру:

— В следующий раз я тебе буду давать одного эсэсмана, чтобы он стоял «на атасе». Но… половину добычи вам, а половину — нам. Ясно?..

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары замечательных людей

Воспоминания: 1802-1825
Воспоминания: 1802-1825

Долгие годы Александра Христофоровича Бенкендорфа (17821844 гг.) воспринимали лишь как гонителя великого Пушкина, а также как шефа жандармов и начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И совсем не упоминалось о том, что Александр Христофорович был боевым генералом, отличавшимся смелостью, мужеством и многими годами безупречной службы, а о его личной жизни вообще было мало что известно. Представленные вниманию читателей мемуары А.Х. Бенкендорфа не только рассказывают о его боевом пути, годах государственной службы, но и проливают свет на его личную семейную жизнь, дают представление о характере автора, его увлечениях и убеждениях.Материалы, обнаруженные после смерти А.Х. Бенкендорфа в его рабочем столе, поделены на два портфеля с записями, относящимися к времени царствования Александра I и Николая I.В первый том воспоминаний вошли материалы, относящиеся к периоду правления Александра I (1802–1825 гг.).Издание снабжено богатым иллюстративным материалом.

Александр Христофорович Бенкендорф

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное