Записки Джека-Потрошителя

Двадцать девятое сентября, суббота. Восемь вечера. Кэтрин Эддоуз гуляет по Элдгейт-Хай-стрит. Несколько раз она принимается петь, привлекая всеобщее внимание. Люди останавливаются и смотрят, как она задорно приплясывает на мостовой. Впрочем, долго плясать не получается – у Эддоуз сильно кружится голова. Она припадает к ближайшей стене и дальше передвигается вдоль нее, пока не останавливается перед крыльцом. Дверь раскрывается прямо перед ее носом; вышедший на улицу пожилой джентльмен брезгливо морщится, почувствовав запах алкоголя. Эддоуз прямо-таки пропитана им, она чувствует себя королевой в этот осенний вечер. Ей наплевать, что о ней думают окружающие, о чем она и собирается сказать пожилому джентльмену, но обнаруживает, что тот уже исчез из поля зрения.

Кэтрин чертыхается, сползает по стене вниз и растягивается на тротуаре. Она решает не подниматься, а вздремнуть прямо здесь, возле чужого крыльца, почти под ногами у прохожих. Заснуть не удается, спустя минуту кто-то грубо трясет ее за плечо. Кэтрин открывает глаза и видит перед собой пару начищенных ботинок. Констебль Луис Робинсон стоит над ней, на его лице ясно читается раздражение. Уборку пьяных вряд ли можно назвать самой приятной обязанностью лондонского полицейского. Где-нибудь в Уайтчепеле, возможно, с этим отребьем не так церемонятся, но это Сити, и Робинсон не может оставить пьянчужку валяться на улице.

Он оборачивается к любопытным – рядом с ним уже образовалась небольшая толпа, которая с интересом следит за его действиями.

– Кто-нибудь знает эту женщину? – спрашивает констебль, и молодой человек, стоящий ближе всех к нему, отвечает за всех:

– Нет, сэр!

Робинсон пытается поднять Кэтрин на ноги. Это не так-то просто. Несмотря на худобу, она весит немало и к тому же отнюдь не горит желанием помочь полицейскому – ей было вполне удобно и на мостовой. С таким же успехом можно пытаться поставить на ноги бездыханный труп. Тем не менее, в конце концов, констеблю удается прислонить ее к стене.

К счастью, поблизости появляется его коллега Джордж Симмонс, и вдвоем им удается отвести женщину в полицейский участок на Бишопсгейт. Последние двадцать лет полиция Лондона пользуется деревянными повозками с кожаным верхом, на которых перевозят и трупы, и раненых, и пьяных. Однако Кэтрин Эддоуз, несмотря на невменяемое состояние, добралась до участка на своих двоих, правда, активно поддерживаемая под руки дюжими полисменами.

Эта короткая прогулка, однако, не привела ее в чувство и на вопрос Робинсона, как ее зовут, она ответила лаконично: «Никак». Спрашивать, где и с кем она живет, явно не имело смысла. Констебли заперли Кэтрин в камере, где она растянулась на койке и немедленно захрапела.

Без десяти девять Луис Робинсон заглядывает в камеру, Кэтрин Эддоуз все еще сладко спит. Вскоре в полицейском участке появляется констебль Джордж Хатт, которому Робинсон с удовольствием передает наблюдение за арестованными. В обязанности Хатта входит проверять камеры каждые полчаса в течение ночи. В четверть первого он слышит, как Кэтрин, проснувшись, тихо напевает себе под нос старую песенку про моряка и девушку, которая ждет его на берегу.

В половине первого она вызывает Хатта, чтобы непринужденно поинтересоваться, когда ее отсюда выпустят.

– Когда ты, голубушка, сможешь о себе позаботиться!

Кэтрин фыркает, игриво глядя на него из-за решетки.

– Я уже могу. Я всегда могу о себе позаботиться.

Хатт имеет свое мнение на этот счет. Однако спустя полчаса сержант Бифилд поручает ему решить, кого из заключенных можно отпустить, и констебль выбирает Эддоуз.