Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Через полчаса Гайст вернулся за квакерами. «Мы сели в такси и доехали до огромного здания, – писал Джонс. – Шесть солдат в черной форме, в касках и с винтовками провели нас через огромные железные двери. Нам выдали квиточки и сообщили, что они не понадобятся нам, когда мы будем входить, а вот когда будем выходить – очень даже пригодятся». Квакеров провели по семи коридорам, каждый из которых выходил на открытую площадку. Потом они поднялись на пятый этаж, в комнату, в которой их ждал Гайст, сумевший сделать невозможное. Он организовал встречу квакеров с двумя офицерами гестапо – доктором Эрихом Эрлингером[797] и майором Куртом Лишкой

[798], которые были готовы выслушать членов делегации. Через окно в соседнюю комнату Джонс увидел Рейнхарда Гейдриха[799]

, который работал за столом.

Вот как Джордж Уолтон описал участников той встречи: «Руфус – четкий, позитивный, краткий, смелый, Гайст – очень умный, «палочка-выручалочка», Лишка – высокий, быстрый, отзывчивый, отчасти лысый, педантичный»[800]. Джонс передал «людям с каменными лицами» заранее подготовленное заявление. В нем говорилось о теплых отношениях, которые сложились между немцами и Религиозным обществом Друзей (квакерами) после Первой мировой войны; упоминалось, что квакеры кормили более 2 миллионов немецких детей, поставляли молоко в больницы, а также уголь для отопления медучреждений. В документе подчеркивалось, что квакеры не представляли какое-то либо правительство, международную организацию, политическую партию или секту. Они не были заинтересованы в пропаганде. Делегаты смотрели, как немцы «обстоятельно, медленно и вдумчиво» читали заявление, и обратили внимание на то, что «выражение их лиц смягчилось, и это выражение точно надо было бы смягчить». Затем последовала долгая дискуссия, после которой гестаповцы сказали, что должны обсудить предложение квакеров с Гейдрихом и вернутся через полчаса. «Мы склонили головы, – писал Джонс, – и погрузились в глубокую тихую медитацию и молитву. Это был единственный раз, когда общая молитва квакеров происходила в гестапо!»

К величайшему удивлению квакеров, Гейдрих согласился на все их предложения. Правда, когда Джонс попросил какой-нибудь письменный документ в подтверждение договоренности, квакерам сообщили, что гестапо никогда не выдает письменных документов, а записывает разговоры на пленку. «Мы порадовались, что во время отсутствия немцев не произнесли ни одного лишнего слова», – отметил Джонс. Лишка сказал, что каждый полицейский участок в Германии получит телеграмму с инструкциями, по которым квакерам будет разрешено заниматься исследованием положения евреев, а также начать программу помощи.

Все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже оптимист Джонс не верил, что гестапо отправит такой приказ. Тем не менее глава делегации не считал, что их миссия закончилась полным провалом. Двум членам квакерской общины разрешили следить за распределением материальной и продовольственной квакерской помощи в Германии, а также помогать эмигрировать евреям, не связанным с синагогами. По крайней мере на какое-то время представительство квакеров в Берлине получило полную свободу действий в вопросе ускорения процесса эмиграции евреев. Джонс писал: «Для меня остается загадкой, почему гестапо, ответственное за сегодняшнее трагическое положение вещей, которое мы стремились исправить, приняло нас, выслушало все наши просьбы и дало разрешение на то, чтобы мы залечили некоторые из ран, которые они сами и нанесли».

Джонс верил, что квакерам удалось в некоторой степени растопить лед сердец гестаповцев: «В конце нашей встречи к нам стали относиться с нежностью, они помогли нам надеть пальто, пожали руки и пожелали всего хорошего. Мне кажется, что внутри этих людей что-то произошло». Может быть, даже и к лучшему, что Джонс, который умер в 1948 г., так и не узнал, что вскоре после Хрустальной ночи Лишка возглавил операцию по отправке в лагеря 30 тысяч евреев.

* * *

После событий Хрустальной ночи США отозвали из Германии своего посла Хью Уилсона. Его заместитель Прентисс Гилберт, который теперь отвечал за посольство, считал, что в Берлине творится неразбериха. В своем докладе Государственному департаменту он указал на «массу непоследовательностей» в поведении немецкого правительства. Каждый день принимали новые декреты и постановления, но далеко не все они воплощались в жизнь. Гилберт предположил, что существовало много «справедливых и гуманных» бюрократов, которые старались облегчить судьбу евреев и других людей, ставших жертвами нацизма. «Эти люди, – писал Гилберт, – постоянно говорят нам, что не могут сообщить в письменной форме или сделать какое-либо общее заявление о том, на что они готовы, однако они делают и будут продолжать делать заметные и благоприятные исключения в конкретных случаях»[801].