Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма

Певческие мои дела идут более или менее нормально. Недавно записал четыре арии из репертуара Большого театра — арию Ленского, серенаду Арлекина, каватину Берендея и первую арию Вертера. 31 августа по первой программе дадут часть из этих арий под названием «Новые музыкальные записи».

Если удастся достать билеты, то с женской частью моей семьи съезжу в Киев на несколько дней — посмотреть город древней Руси. Мы никогда там не были, есть что посмотреть.

25.9.1960

Сын у меня третий месяц болеет и не улучшается, и, слава богу, не ухудшается. У него какая-то инфекция попала в кровь, и он высох, похудел, очень ослаб. Доктора обещают, что должен поправиться — но не скоро. Отсюда довольно скверное настроение у всех нас.

Занят я по-прежнему без конца и смысла. Так как-то привык катиться по наклонной плоскости, вот и работаю по инерции. Но до настоящей работы — творческой, чтобы засесть на целый день и выжать из своего ума всё, что могу, не выходит.

Китайские мои дела не очень важные — они ведь у себя культивируют «культ», а мы с этим боремся. Поэтому и отношения несколько изменились, и мои издательские дела зашли в тупик.

Тексты для русских песен я не пишу. Я пишу только русский текст к китайским песням, написал текст к опере «Песня степей» — она идёт 5 октября в Колонном зале Дома Союзов.

В Казань я, пожалуй, вряд ли приеду как гастролёр. Я ведь и в Москве почти не выступаю в афишных концертах. Так, иногда, где-нибудь на площадках клубов или домов культуры. Это не скромность, а требование времени.

В Киеве я слышал Евгению Мирошниченко. Технически это очень здорово, хотя тембр лучше у Бэлы Руденко. Но Мирошниченко, пожалуй, лучше нашей Олейниченко.

Я иногда думаю, что моё счастье — только в труде. Вернее, в работе я хочу занять себя, чтобы не чувствовать того, что образует пустоту и отсутствие счастья. Я тоже, пожалуй, слишком «ковыряюсь» в душе.

4.11.1960

После сына моя младшая дочь Люба заболела той же болезнью, что и сын, — инфекционным мононуклеозом, пробыла две недели в больнице, а сейчас сидит дома, набирается сил, чтобы через месяц — не ранее, начать посещать школу.

По Радио 12 ноября в 11.45 по второй программе пою «Орфея» Гайдна, и его же — не знаю, по какой программе — 17-го вечером из Дома звукозаписи транслируют!

С Пищаевым я знаком. Он нахальный молодой человек, очень самоуверенный и не очень «далёкий». Часто даёт свои сольные концерты, но кое-чего петь ещё не может. Он окончил Московскую консерваторию в середине 50-х по классу Сергея Петровича Юдина. Считаю его способным, музыкальным, с хорошими данными к исполнению романсов. Лучше всего он пел Надира из «Искателей жемчуга» Бизе. Женат, имеет ребенка. Не имеет руки — почему, не знаю.

В Консерватории у нас два новых педагога — Шумская и супруга Вашего Хана [Григория Большакова]. Георга Отса я признаю — хороший, музыкальный. Только обидно мне — я считаю, что звание народного СССР это очень высокое звание, которого достойны единицы.

5.12.1960

Привет Вам от жителей больницы по ул. Горького, д. 25/9, кв. 10. Сын, хотя и поправился, но так кашляет, что страшно слушать. Дочь начала ходить в школу. Я так хриплю и кашляю, что-то страшное! Остальные пока здоровы, а дальше — что Бог даст.

Болезнь моих детей — «мононуклеоз инфекционный» — открыта Филатовым ещё в 19 веке. Он заразен, но никто не знает, чем лечить и как он заражает. Говорят, что им болеют до 30 лет. Так что мы боимся лишь за старшую дочку Милу. Дезинфекция не помогает, поскольку сын отболел, а через три месяца всё же заболела, заразившись от него, дочка Люба. Будем надеяться, что авось кончится скоро этот несчастный високосный год…

Зовут меня работать в Большой театр — заведовать оперой и в Консерваторию преподавать. Я от Большого отказался сразу, а в Консерваторию осенью, быть может, «на разовые» пойду — попробовать, как-то сойдусь с их трудным педагогическим коллективом.

Кибкало — баритон «на безрыбье». Тем, кто любил Головина, Норцова, признавал Бурлака, Сливинского и Мигая, — конечно, смешно говорить о баритоне Кибкало! Но он так хорош в операх советских композиторов — Петруччио, Болконский и Мересьев в своей последней работе («Повесть о настоящем человеке» Прокофьева), что, как говорят, «нашёл себя». Ни в Онегине, ни в Елецком пока не принимаю. Марио Ланца до меня пока «не дошёл». Дель Монако люблю больше. Украинцев не слышал. Занят по горло. Пел без конца, преподавал, записывался. Печатные труды одолели совсем. В 1961 году, если всё будет благополучно, будете завалены моими литературными трудами.

Приёмника у меня нет совсем. Есть телевизор и городская говорилка.

27.12.1960

Слушал «Повесть о настоящем человеке» в ГАБТе. Кибкало — Мересьев хорош, остальные роли — эпизоды. Музыки в том понимании, как у Верди, нет совсем — скорее, что-то в стиле музыкального речитатива Мусоргского.

Я пою по радио: 29-го в пять вечера с оркестром народных инструментов, а 5 января с Ансамблем песни Радио и оркестром народных инструментов.