Вот я и в Доме отдыха. Насколько я отвык от покоя, можете судить хотя бы по тому, что пока хожу по улице, в столовой или смотрю отвратительно бездарные кинофильмы — всё хорошо! Но как только прихожу в свою комнату и ложусь с книгой отдыхать, так в левом ухе шумит, как звон колокольный. По-видимому, всё-таки склероз действует уже.
В лесу любуюсь на красногрудых снегирей. Ничего не боятся, подпускают к себе, клюют какую-то засохшую ягоду, счастливы и довольны. Что за красивое убранство, какая чёрная бархатная шапочка, красный живот, чёрные крылья! Ежедневно провожу на воздухе не менее 3–4 часов, остальное время — отдых, еда, чтение.
Начал немного писать, но пока что никак не могу определить форму книги. Ведь если не сказать моего мнения о певцах прошлого, об особенностях их голосов, о том, как и почему они так пели, — нельзя говорить о современных певцах. А если подробно останавливаться на всех певцах прошлого, то получится, что это не книга о певцах, а отдельные творческие характеристики большинства певцов. Причём, конечно, краткие характеристики, иначе книга будет толще Библии.
Если бы Вы знали, как странно читать сейчас газеты за 30-е годы. Как изменился язык, как выросли мы сами. Язык плаката, отрицания красоты сменился языком художественным, языком творчества! Чего стоит такое, например, изречение (я для точной характеристики деятельности искусства 30-х годов просмотрел газету «Советское искусство» за 30-е годы): «Писатели берут на буксир Большой театр» или о «Колоколах» Рахманинова: «Большинство было в восторге. Меньшинство же чуяло, что это происки классового врага, и тщетно искало поддержки в программах, которых, увы, не было»…
Литературные труды у меня есть, я их честно выполняю, но целиком отдаться им тоже не хочу и не могу. Мои певческие воспоминания тем мне и интересны, что я их ношу в уме, начал излагать на бумаге, но будут ли они интересны другим, удастся ли мне их изложить интересно, это пока в тумане и где-то мерещится, как грёза.
18.3.1962
В день выборов к вечеру наконец-то собрался написать. Этот сезон для меня богат смертями. Пока, слава богу, это не очень близкие родные: тёти, сватьи, но — например — и мой педагог Погорельский. Провожая каждого из них, я с горечью думаю, как много хороших людей ушло. Но в общем-то я держусь и даже иногда бываю в хорошем настроении.
Аккуратно лечусь от склероза, от неправильного кровяного давления и отложения солей.
Книгу назову «Певцам о певцах» или что-нибудь в этом роде. Это будет немножко мемуаров и много правдивых слов о тех певцах, с которыми я встречался.
Не путайте мою педагогическую работу с заработком. Я в институте получаю зарплату за 6 учеников, остальные 5 — бесплатно, в знак «сознательности». А четверо в училище — тоже бесплатно (вернее, те 50 рублей, что я получаю в училище, вычитают из пенсии) — из-за того, что там учится моя дочь! Так что если бы у меня в неделю было занято всего 18 часов, то я бы получал те же деньги! Я мечтаю (по плану в течение трёх ближайших лет) выпускать учеников, но не брать новых.
Семейные письма
Орфёновы не скупились на хорошие и добрые слова. Они говорили их друг другу и другим людям. Каждый день, каждую минуту. Фрагменты семейной переписки позволяют не только с головой окунуться в детали семейной жизни и эпохи, но и ощутить всю великую силу любви, осознать первозданность идеи Дома и Родства, пронесённой этой семьёй от поколения к поколению.
Письма матери
Дорогой мой Толечка! Что же ты мне не пишешь. Скучаю ужасно. Хорошо хоть иногда от Нины кто-нибудь из ребят забежит и расскажет, что ты прислал письмо, жив и здоров, а то с ума сойдёшь от неизвестности. В письмах к Нине ты ни слова не пишешь о том, что получаешь мои письма, неужели они до тебя не доходят? Женя пока работает. Приезжал на один день Лёня — какое-то секретное совещание в Комитете было, я даже и поговорить с ним ни о чём не успела. Сказал только, что пока к докторам не ходил. Что же с ними сделаешь — уже не маленькие…
Все мы о тебе скучаем и ждём тебя с нетерпением. Пора бы тебе и домой, самое время огород сажать, а без тебя кто ж будет распоряжаться? Знаешь пословицу «без хозяина и дом сирота»? Все мы тебе шлём привет. Молишься ли Богу? А то ведь с глаз долой и из сердца вон. Целую тебя и молюсь за тебя. Мир тебе и благословение. Мама.
Милый Толя, Христос Воскресе!
Очень о тебе соскучились. Когда же ты наконец вернёшься? Мы ждали уже тебя домой. А ты пишешь, что уезжаешь в поездку по Китаю. Все мы живы и как будто здоровы.
Вчера была у Нины — ездила мыться. Любовь Куропаткина притащила им билеты в кино на какого-то Шпигеля. Я ей говорю: что же это ты, голубушка, делаешь на Великую-то среду? А она мне басом своим пробурчала: а я почём знала, что сегодня Великая среда.