Записки русской американки

Последние двадцать пять лет своей жизни отец посвятил занятиям историей – к этому его еще в Югославии расположил Римский-Корсаков. Его главным сочинением стали воспоминания о годе, проведенном в Алексеевском полку: «Первые четырнадцать лет. Посвящается памяти алексеевцев» (1972). Он их издал за свой счет под псевдонимом Борис Пылин, чтобы не навредить своей торжковской семье Павловых – именно под фамилией тех Пылиных, дом которых он узнал в 1986 году. «Вместо предисловия» начинается словами: «Ведь писать мемуары – привилегия не только государственных мужей и знаменитостей». Вот как Зинаида Шаховская, главный редактор «Русской мысли», отозвалась об этих мемуарах: «Книга написана предельно просто. Она не романизирует событий и не драматизирует их. Она не предлагает объяснения происшедшему, не оправдывает и не осуждает ни тех, ни других»[227]. Возможно, именно поэтому папины воспоминания имели большой успех. А вот как отозвался известный литературовед В. Ф. Марков: «Меня в книгах редко занимает о чем пишут, и я часто читаю прозу как пьют, скажем, вино. Так вот: меня пленила Ваша безыскусственность, полное отсутствие претензии, честная простота. Всего этого так мало в русской прозе теперь»[228].

Мой отец (1985)

В 1997 году «Первые четырнадцать лет», уже под фамилией Павлов, вышли в России. Подготовка переиздания под моей редакцией началась еще при папиной жизни, но, к моему глубокому сожалению, он не дожил до завершения работы – и своего, пусть и виртуального, возвращения на родину, о котором мечтал.

В 1970-е и 1980-е годы отец много печатался в эмигрантских журналах – таких, как «Кадетская перекличка» и «Первопоходник», военно-историческом журнале Объединения первопоходников – участников Первого Кубанского (Ледяного) похода. Один из номеров «Первопоходника» за 1974 год был посвящен Алексеевскому полку; отец этот номер редактировал. Он опубликовал в нем выдержки из «Дневника Александра Судоплатова». Судоплатов был сыном сельского священника из Украины, сам учился в духовной семинарии, ушел оттуда в Добровольческую армию и поступил в Алексеевский полк под Харьковом в октябре 1919 года. С тех пор он вел дневник, который переписал в 1924 году в Белграде, снабдив замечательными рисунками – многие были сделаны с натуры. Некоторые я поместила в переиздание «Первых четырнадцати лет».

Страница из «Дневника» Александра Судоплатова. Слева: Борис Павлов с Георгиевским крестом

Публикация в «Первопоходнике» вызвала у Судоплатова чувство пафоса: «Ведь наша жизнь прошла для будущего, – пишет Судоплатов. – Сознание того, что там, в России, кто-то возьмет в библиотеке Вашу книгу или сборник Первопоходник, прочтет ее, задумается и понесет скромный букетик к памятнику Белому воину или поедет поклониться кургану на Перекопе, – нас утешает»[229]. С аналогичными надеждами на восстановление в России правды о Белом движении жил папа, но, как и его старший однополчанин, он этого не дождался. Теперь и «Первые четырнадцать лет», и тот номер «Первопоходника», и множество папиных статей висят в Интернете, а «Дневник Александра Судоплатова» недавно был опубликован в мемуарной серии «Нового литературного обозрения».

В отцовских воспоминаниях Судоплатова нет – тот был пятью годами старше, – но папа в его дневнике присутствует, там даже есть рисунок, изображающий его с Георгиевским крестом: «Дорогой рассказали, что наш юный доброволец Б. Павлов, 13 лет поступивший в полк под Курском (командир полка взял его за крестника), ходил накануне в Ростов (переодевшись крестьянским мальчиком), разузнал все тайны, где батареи, штабы, сколько и какие войска, и сегодня ночью пришел в Батайск»[230]. В другом месте Судоплатов описывает отца как веселого подростка: «Командир полка и адъютант стоят на крыше дома и наблюдают в бинокль. Очевидно, что-то заметили. Борька Павлов, наш 13-летний партизан, который получил в Батайске Георгия за разведку, лазил в парке по деревьям, изображая из себя индейца и бросая в воздух стрелы, которые он взял в музее. ‹…› Вдруг в парке грянуло оружие». Затем запись о походе в Геническ, порт на Азовском море: «Когда я глянул на своего соседа справа, то ахнул. Со мной рядом шел Борис Павлов, он шел, весело подпрыгивая и что-то напевая, в руках он нес стрелу из музея Филиберга. Убьют мальчишку. – Борис, иди в обоз! – сказал я ему. – Зачем? – пожал плечами он. – Думаете, я боюсь! – Слушай, иди в обоз! – крикнул я на него. Но он взвизгнул и скорчил мне рожу»[231]. Мы дома очень смеялись над этим описанием.