Записки Степняка

Вошла Машка и стала прибирать посуду. Теперь лицо ее не выражало испуга, но было сердито и нахмурено.

- Ишь, старые черти, полакали чаю-то!.. - сказала она вполголоса, окидывая недружелюбным взглядом бедного Ипатыча.

Немного погодя ко двору подъехали лошади с сохами, и молодой парень встревоженным голосом спросил Машку:

- Батюшка где?

- На гумне. А что? - спросила Машка.

- Мерин подкову потерял, - с отчаянием сказал парень и злобно ударил мерина по морде.

- Строг у вас старик-то! - заметил я.

Машка промолчала. Только по гримасе, пробежавшем по ее лицу, я понял, что старик действительно строг.

- Ты кто ему приходишься? - спросил я.

- Сноха.

- А парень-то этот кто?

- Федька. Муж мне.

- Неужели из-за подковы будет сердиться свекор?

- Со света сживет, - мрачно сказала Машка. Я вошел во двор. Везде был образцовый порядок. Телеги, окованные железом, стояли под навесом. Там же виднелись сани, старательно сложенные рядами. Середина двора была чисто выметена. Федька убрал под навес сохи, {484} обмахнул пучком соломы сошники и сверкающие палицы и повел лошадей на гумно. Лошади были гнедые на подбор, косматые и сытые. В хлевах бабы доили коров, лениво пережевывающих жвачку.

Я пошел за Федькой на гумно. Там, так же как и на дворе, царствовал изумительный порядок. Скирды старой ржи, великолепно сложенные, красиво возвышались за ригой. В предохранение от мышей они со всех сторон были обрезаны косою, что придавало им вид особенной правильности. Рядом со скирдами виднелся стожок сена, тщательно покрытый соломой и обтянутый крепкими притугами. Рига, крытая сторновкой, была новая и большая. Федька привязал лошадей к чану около риги. А внутри слышался разговор.

- Ты уж, Захар, уважь меня, - жалобно тянул голосок кругленького старичка.

- Что же мне тебе уважать, - холодно говорил Захар.

- Ей-богу, ведь кобыленку последнюю продать впору... Ты уж меня пожалей!

- Тут жалость-то одна: запрягай да вези. Да на чем ты повезешь-то?

- Как на чем! На кобыле повезу!

- А хомут? Я ведь, друг, не дам.

- Что ж хомут... Мне Семка даст хомут.

Помолчали.

- Вези, мне что! - равнодушно произнес Захар. - Вези... Только целковый мне.

- Многонько! - плаксиво воскликнул старичок.

- Не вози. Я пошлю Федьку, он свезет. Как знаешь.

- Ну, так и быть, - поспешно согласился старик, - видно твой верх, моя макушка!..

Оказалось, что дело шло о моей особе...

- Ты, видно, с ним поедешь, - сказал мне Захар.

Мне было все равно.

- А рубль давай в задаток.

Старичок замахал было руками и начал говорить, что нечего беспокоить барина из-за рубля, но когда Захар повторил своим деревянным голосом: "Как знаешь!", он засеменил ножками и стал доказывать, что действительно задаток нужен, "для верности..." Я вручил Захару рубль. {485} Он внимательно помусолил его и с суровостью завязал в кошель. Мы пошли со стариком обратно к крыльцу.

- Ты знаешь, как меня зовут-то?.. - возбужденно вполголоса заговорил он. - Меня Мартыном зовут... А ты зря надавал ему пятишницу-то - эх, жила он у нас!.. Я тебя как бы важно за четыре-то рублика отомчал, любо-два!.. А теперь вот выскочил рублик из кармана... а? Разве у тебя их много, рублей-то?.. Вот что, милячок, дай-кось ты мне двугривенный на деготь... Я тебя вон как предоставлю: стриженая девка косы не успеет заплести... хе-хе-хе... (Я ему дал двадцать копеек). А теперь вот что я тебе скажу: вставай ты завтра ра-а-ано-рано и прямо ступай по проулку... И прямо как дойдешь ты вон до энтой избы - я и буду тебя поджидать. Телега у меня хоро-о-ошая, уёмистая... Эх, отомчу я тебя! - И Мартын обстоятельно показал мне, до какой избы нужно дойти.

- Да зачем же это? - удивился я. Но Мартын только таинственно замахал руками и ничего не ответил.

Спать я лег под навесом двора. Там было хорошо: пахло свежим сеном и дегтем. Захар ушел в ригу. (За чай он взял с меня тридцать копеек.) Старуха осталась в избе, мрачной и переполненной тараканами. Других я не заметил. Только около полуночи в соседстве со мною послышались осторожные голоса. Один принадлежал Машке.

- Ты вот смотри ему в глаза-то! - в ужасном возбуждении говорила она, спеша и захлебываясь. - Он тебе не токмо что - он тебя изведет всего... Ноне тоже матушка свекровь как хлобыснет половником, так рука и хряснула... Я стою плачу, а он вошел. Вошел, да как зявкнет на меня, у меня и рученьки опустились... У людей-то завтра пироги, а у нас лепешки велел... А в амбаре муки целая прорва... А сноха Катерина рвет и мечет: позавчера она доила комолую, а я вчера хватилась - молока-то нет... Туда-сюда, а нонче уж на меня сваливает...

- Нонче за подкову уздой меня, - медленно произнес Федька.