Записки Степняка

- Я вот расскажу тебе про этого Мишку! - внезапно, обернувшись ко мне, заговорил Егор. Заговорил он быстро, отрывисто, словно спеша. - Есть там у нас на селе девка одна - Гашкой звать... У ней отца нету, а, стало быть, братишка годков десяти, две сестренки махонькие, да мать с бабкой... Мы суседи с ними... Ну, с измалетства мы с этой Гашкой водились... Бывало, по лету в рощу с ней уйдем... В ту пору около села-то роща была, теперь ее и следов не осталось - все купцам попродали... Зайдешь, бывало, в самое что ни на есть густое место - чащу - да сидишь там с нею... Девчонка-то она была шустрая, ничего не боялась... Чего, бывало, не делали! венки вьем, сказки друг дружке сказываем, песни играем... Знамо, ребячье дело!.. А в лесу по лету-то страсть как хорошо... Тут тебе, это, пташки поют всякие, кукушка кукует, горлинка турлычет, соловейко свищет-надрывается... Кругом не шелохнется, только листва вверху над головами словно река в половодье шумит... небышко синеется сквозь нее - сквозь листву-то... И жутко иной раз, особливо под вечер, и весело... А то день-деньской в поле с ней... У ней братишко-то больной какой-то был, почти с печки не слезал, - ее, иной раз, и нарядят скотину стеречь... А я-то, как себя запомню, все пастухом был... Ну, корма тогда были не нонешние, - вольные корма... Сидишь себе, на скотину-то и не смотришь... Знамо, сытый скот всегда спокоен, вон погляди на них, - Егор кивнул головою на табун, - а нам воля... У нас в барском поле Волчий бугор есть, прозывается, - посреди поля стоит, - и как зайдешь на него, тоже страсть видно: церквей, церквей, это!.. Ну, мы обaпол полден всегда уж к Волчему стадо подгоняли - водопой там близко есть, озеро... Скотина напьется, ляжет на тырло, а мы на бугор, и сидим там словно птицы вольные... Либо вокруг глядим... а вокруг все поля идут - глазом не обоймешь, а там села, деревни, хутора... Битюк словно туман белеется - он от бугра-то верст восемь... За Битюком леса синеются, а за лесами, в жаркий день, словно волны какие обеды 1 по степям бегут... А то ляжем навзничь да на небышко смотрим... А оно синее, синее... Иной раз облачки барашками бегут по нем, иной {555} раз словно паутина раскинется... А то глядишь, глядишь так-то, ничего тебе в небе нет - как есть одна синева, а иной раз коршун покажется, словно с самого неба вынырнет... После успенья журавли потянутся, затурлыкают... гуси, утки отлетать начнут... эх, весело, бывало!

Он опустил голову на руки и задумался.

- Ну, вот росли мы так-то с Гашкой... Известно, свыклись... Она еще девчонкой хороша была, недаром теперь первая на селе... Пошли у нас тогда худые времена... Перво-наперво волю дали, - тут радости было немало, у кабатчика никак целую сороковку в те поры выпили... Землю нам тут нарезали, стали выселять с старых местов, а на новых-то нет тебе ни пруда, ни речки, - уж колодцы вырыли... Тут с переселенья-то пошло все хуже да хуже... Земля год от году стала менее рожать... Зачали тут наши деревенские под работы браться по зиме, - допрежь того николи не бывало, чтоб за полгода под работу наниматься... Тут господа стали проживаться помаленьку... Наш прогорел в прах... Проявились купцы посевщики... Стали у господ землю скупать да снимать, свои купецкие порядки заводить... Вот этот Парменов купил возле нас хутор у одного барнишки. Стали мы на него работать... Зачал он нам в долг верить, и товаром, а пуще того землею. Все втридорога... С той поры мы и прoцент узнали, какой такой он есть!.. Закабалил Парменов как есть всю деревню, куда супротив барского порядка тяжелее... Старики сказывают, что когда барские были, не в пример вольготней жилось, особливо коли барин хороший попадался, вот хоть бы к примеру Танеев покойник, Михал Павлыч: супротив его мужиков жителей в округе не было, а теперь плоше их, почитай, нету... А тут еще неурожаи пошли: то год мочливый, то сухменный, то совсем не родится, кто ее знает с чего, то градом выбьет... беда за бедой!.. Чугунки пошли - извоз отбился... Совсем мы обнищали...

Он замолчал. Невеселые думы, по-видимому, роились в его голове. Голос становился все более и более протяжным и тоскливым.

Я не заговаривал, как-то совестно было бередить его горе... А над степью догорал хороший, тихий вечер... Быстро смеркалось. В темно-синей высоте одна за другой загорались звезды; зелеными, красными, синеватыми {556} огоньками светились они... Свежий вечерний воздух разливал какую-то здоровую, веселую бодрость по телу... Грудь высоко поднималась, вдыхая этот воздух, легкие энергично работали...

Каким-то нескладным диссонансом звучала в этом живительном воздухе несвязная речь Егора. Дико становилось...

А Егор опять начал свой рассказ. Опять потянулась его несвязная, тоскливая до истомы речь, - опять послышался его слегка дрожащий, щемящий голос...