Записки Степняка

Ерофея Васильева мне не суждено было дождаться: к вечеру прибыл от него нарочный с письмом следующего содержания:

"Пармешка! Подлец Андрюшка с тарантаса на Крутом Яру меня зашиб. Вели ты, чтоб Евтюшка пущай ехал бы за лекарем... Пармешка! Минаю скажи - я приказал пшеницу молотить, ну только чтоб смотрел. И чтоб за мужиками Алкидыч глядел бы. Ну, Пантей пущай пшеницу купцу отпускает, а тебе мой приказ, чтоб ехать сюда в Крутоярье. Отец Ерофей Постромкин".

Три или четыре года спустя, в знойную июньскую пору, случилось мне, по дороге в Хреновое,2 остановиться {152} в селе N ***, покормить лошадей. Не успел еще дворник растворить ворота, а я - войти на крылечко, на котором восседала жирная дворничиха в сообществе какого-то рыжебородого мужчины, беспечно шелушившего подсолнухи, как вдруг этот самый рыжебородый мужчина воскликнул:

- Э, да никак старые знакомые!.. Так и есть!.. Аль не признаете? Пармен-то, приказчиков сын...

Я вгляделся и действительно узнал Пармена, но уж возмужавшего и отпустившего легонькое брюшко. Поздоровались мы с ним.

- Как же, как же! - радостно восклицал он, - лошадку еще никак приезжали купить... Как же!

- Вы зачем же здесь? - спросил я Пармена, в то время как дворничиха, тяжело отдуваясь и неуклюже поворачиваясь своим громадным телом, пододвигала мне скамейку.

- А питейное заведение здесь содержим, - самодовольно объяснил мне Пармен, - как же! Торгуем-с!..

- Да разве ваш отец уж не живет в Визгуновке?

- Это у Чечоткина-с?.. Нету-с, не живет... Они уж богу душу отдали...

- Кто?

- Да батенька... Ведь вы насчет батеньки изволите спрашивать?

В манерах Пармена, так же, как и в языке, замечалась теперь какая-то утонченная галантерейность, та самая галантерейность, которой некогда, на вечерушках, отличался купеческий приказчик из города Коломны. Откуда уж набрался этой галантерейности грубоватый Пармен - осталось для меня загадкою.

- Ну, и Визгуновка теперь уж не Чечоткина, - заявил он мне.

- Чья же? - удивился я.

- А Селифонт Акимыча Мордолупова, купца... К нему поступила-с...

- Продали, значит?

- Вона-с!.. Старик-то Чечоткин ведь помер, ну, а молодые и продали...

- На что же они продали?

- Усмотрели, значит, что доходов им мало-с... Мы ежели, говорят, капиталом будем владать, так капитал {153} и то пользительней для нас будет, нежели Визгуновка... Так и продали-с...

- Ну, у купца-то, у Мордолупова-то этого, разве больше даст Визгуновка?

- Помилуйте-с, можно ли равнять!.. Купец, он - прожженный!.. Он первым долгом теперь лошадей перевел, из конюшен винокурню выстроил, около сада роща была березовая - из ней свинятники нарубил, дом на маслобойку оборотил, а сам срубил себе хатку из липок, да и живет в ней... Помилуйте-с, разве можно купца равнять!..

Я согласился, что точно, - равнять его с барином нельзя.

- Теперь в саду беседка стояла каменная, - оживленно и с видимым одобрением продолжал Пармен, - ну, у барина она так бы, глядишь, и простояла до скончания веков... А у купца нет-с, не простоит!.. Он ее взял, беседку-то, да на кабак и оборотил... Какой ведь кабачнища-то вышел! - любо поглядеть... Да еще что! чудак он такой, Селифонт-то Акимыч, - статуй в беседке-то стоял, так он его возьми, статуя-то этого, да в кабак и поставь, ей-бо-гу... Так и стоит теперь около стойки! - Пармен захохотал и, насмеявшись досыта, с пренебрежением в голосе добавил: - А то барин!.. Где барину...

Я спросил, лучше ли живется народу с тех пор, как Мордолупов водворился в Визгуновке.

- Ну уж, я вам доложу, скрутил он их! - восторженно ответил Пармен. У них ведь дарёнка, у визгу-новских-то... Землишки-то, значит, малость, кормов и не спрашивай: - всё к нему да к нему... Так не поверите - куда вам барские, в сто раз хуже!.. Одними штрафами загонял-с... Корова зашла штраф, утка в речку заплыла- штраф, бабы по выгону прошли - штраф, траву потоптали... все штраф!.. Вы не поверите, захватит ежели - мужик лошадь поит в речке - и тут штраф: карасей, говорит, моих не пужай, потому рыба она квелая, со страху колеет...

Пармен так и прыснул со смеху.

- Ну и мужичишни избаловались, - преяебрежительно произнес он после некоторого молчания, - пьянство такое открылось, что боже упаси!.. Особливо как винокурню пустили... И не выходят из кабака! {154}

- Поневоле сопьешься! - протянула все время молчавшая дворничиха, вынимая из кармана новую горсть подсолнухов и бурно испуская тяжелый вздох, от которого швы ее зеленого платья с желтыми крапинами подозрительно затрещали.

Пармен свысока окинул ее презрительным взглядом, но ответить ничего не ответил.