Запомните нас такими

Я долго его не понимал. Я радостно звонил старому другу, с которым мы когда-то выпили тонну водки, — и вдруг — вместо радости слышал в его ответе откровенный ужас. «Все! Я погиб!» — явственно слышалось в этом вскрике. «Откуда такой ужас? — обижался я. — Ведь мы тоже кое-что понимаем, не из деревни приехамши!» Потом я осознал — что так бы, наверное, испугался я, если бы мне вдруг позвонил покойный дядя, умерший пять лет назад и к тому же известный своей бестолковостью, и предложил бы немедленно встретиться и поговорить по душам... «О чем с ним говорить? По каким душам? Он абсолютно не представляет реальной жизни, да еще и гордится этим, называя свою глупость бескорыстием и романтизмом. К тому же он наверняка придет не в то место и не в то время, как и положено романтику, и придется его ждать и разыскивать, а потом вместо намеченной четверти часа он будет болтать час!» — вот отношение ньюйоркцев к нам, особенно новых ньюйоркцев, которые еще слишком хорошо помнят разгильдяйскую нашу жизнь.

— Алло! — водитель взял трубочку.

— Где вы сейчас? — продребезжал голос издателя.

— Пытаемся въехать в Миддл-таун-тоннель, — ответил водитель.

— Я перезвоню, — сказал издатель и отключился.

Въехав в тоннель, сумрачный и душный, мы встали надолго. Мы попали в железный плен. «Трафик» — одно из популярнейших в Америке слов, означающих вообще-то дорогу, но чаще — такую вот пробку.

И снова трель телефона.

— Где вы? — голос издателя.

— В тоннеле. Стоим, — ответил водитель.

Упреков не последовало — видимо, издатель тоже где-то застрял, сдавленный машинами, пышущими жаром и бензином. Потом вдруг раздался шум движения — но не у нас, а в трубке.

— Ну... я поехал, — произнес издатель и отключился.

Довольно долго он, где-то двигаясь, нам не звонил — не зная, видимо, что сказать. Как я понял уже потом, узнав нью-йоркскую жизнь, он и не мог назначить нам место встречи и дожидаться там: всюду, где можно «причалить», стоит на тонкой ножке счетчик, который надо непрерывно кормить «квоттерами» — четвертаками, и — сколько это протянется? Лучше — ехать и вычислять точку встречи на ходу. Жарким дыханием этого самого большого в мире города пространство, время и деньги сплавлены в какое-то четвертое измерение, в котором ориентируются только ньюйоркцы, и пытаться ввести в него приезжего так же бесполезно, как объяснять закон относительности деревенскому лавочнику. Попробуйте с двух трапеций, раскачивающихся в разные стороны, с разной частотой и разным размахом, прыгнуть навстречу друг другу и поймать руки. Это — Нью-Йорк. Постоянное напряжение! Ничуть не проще муниципальный транспорт: разыскав правильную платформу метро, ты еще должен успеть углядеть на несущемся из тьмы моторном вагоне кучу значков, букв и цифр и сообразить — то ли это, что тебе нужно, не рвануться в вагон вместе с толпой, а удержаться — не то мгновенно и, может быть, даже без остановок, окажешься в страшно далеком и явно опасном конце города и забьешься, как муха, в густой паутине линий... Чтобы выбраться оттуда, нужно будет уже разбираться не в четырех, а в двенадцати значках, выбрав единственно правильный.

На автобусном вокзале нельзя просто сесть в автобус, нужно, гоняя на эскалаторах, найти на третьем этаже ворота четыреста тринадцать — но это только до трех дня, с трех часов отсюда едут в другое место. Напряг американской жизни на порядок больше нашего, ежесекундно приходится решать уйму задач — и это только для того, чтобы приехать, — и тут уже начинаются более сложные дела. Почему они живут так? Необходимость? Или — уже азарт акробатов на трапециях? Думаю — и это, и то. Постоянная напряженность подхлестывает их, не дает расслабиться, позволяет чувствовать себя всегда на пике.

Мы уже пробирались Манхэттеном. Голубой стеклянный небоскреб плавно переходил в небо, в нем отражались облака — и «маленький» небоскреб, стоящий напротив.

— Где вы? — вдруг прорезался издатель.

— На углу тридцать четвертой и седьмой.

— Стойте! Я сейчас к вам приду!

«Приду»? Значит, издатель где-то оставил машину, справедливо решив, что встреча пешехода с машиной на порядок проще, чем встреча двух машин. «А где он поставил машину?» — такого вопроса я тогда еще не задавал, это вопрос из «четвертого измерения», он нам не по уму. Автомобилисты Питера! Наслаждайтесь! Вы пока что живете и ездите в раю!

Вскоре, пахнув печным жаром, дверка открылась, и в салон сел издатель. Он отдышался, и мы кивнули друг другу. Ни на какие объятия и поцелуи не было сил. Такая тут жизнь... А что они имеют за это? — такой вопрос все больше мучил меня.

На том берегу