Запомните нас такими

Мы прошли уже по резиновому коридору, потом — легко, даже удивительно! — через паспортный контроль, таможенник даже не глянул. Потеряли к нам интерес. Что может привезти необычного человек из России? Да ничего.

Разъезжается стеклянная дверь. У стенок стоят встречающие... и меня уже встречают — не радостные друзья, как раньше, — романтика в прошлом! Стоит кудрявый незнакомый парнишка с моей фамилией на листке и смотрит вопросительно на всех. Я прилетел к незнакомым. Увижу ли своих? И — что в них увижу? Наверное, я так страстно хочу увидеть их, чтобы сравнить их жизнь со своею: кто проиграл? Кто выиграл — кто уехал, как они, или — кто остался, как я?

И жадно допрашиваю парня, который ведет меня через раскаленную площадь в прохладный лимузин.

— Ну и жара у вас в мае! Это что же, всегда так? — Начинать лучше с погоды. Подтекст понятен: да, нелегко вам жить тут!

— Это еще что! — простодушно отвечает он, выруливая со стоянки. — Вот летом тут действительно нечем дышать! Стоишь — и через улицу страшно перейти, так все накалено!

— Ну и как же вы? — Вопрос как бы сочувственный, но полный азарта: как тут мучаются они? Так же, как мы, — или больше?

— Да ничего... Терпим! — улыбается он.

Мы едем среди грохочущих скреперов, бульдозеров, спешно строится какая-то параллельная дорога, грязь и пыль. Когда-то СССР называли страной вечной стройки, а оказывается, вечная стройка — это нормально. Жалко, что у нас теперь ее нет.

На обрыве появляются первые патриархальные домики с крылечками, и я взглядом знатока осматриваю их.

— А это как, престижный район?

— Ну что вы? Это же ад! Самолеты грохочут! — улыбается паренек.

Так вот где надо жить, чтобы почувствовать себя неудачником! Впрочем, такого тут полно. Таких четких «районов неудачи», как в Нью-Йорке, у нас пока, слава богу, нет. Но неужели — будут? Как тут. Квинс, Манхэттен, Бруклин, Бронкс — южный и северный, Нью-Джерси. Здесь называешь адрес — и все. С тобой все ясно. Меняется тон, меняется улыбка, которой встречают тебя. Здесь адрес стоит на лбу у каждого, как клеймо. «А какая именно стрит? Вест или Ист?» Все ясно. Да, нелегко это — поселиться в неудаче и увязать в ней за годом год, и потом адрес твой можно будет уже не спрашивать: и так видно, «с какой улицы парень»! У нас тоже будет так — поэтому волнуюсь. Не за друзей я волнуюсь. За себя. Мои нью-йоркские друзья — инженеры, врачи, художники, музыканты (так их звали у нас) — как они устроились? Их адрес! Вот что важно мне. Потому что это вопрос и моего адреса — скоро Америка будет и у нас, не спросившись, всех расталкивая по местам. Мои друзья здесь — это разведчики. Разведчики сурового будущего, пришедшие из нашего сурового прошлого.

Водитель — слышу я — простодушно рассказывает мне, как они растерялись тут поначалу, как оказалось вдруг, что ничего тут нет, к чему мы привыкли и лениво поругивали: бесплатное (почти что) жилье, лечение.

— Потом позвонили вдруг, — рассказывает он, — из одного-то фонда и говорят: можем вам выдать бесплатную страховку на детей! Значит — лечить их можно. Мы так обрадовались!

А до этого было нельзя? Да, все наши тут — безумцы, рванувшие вдруг сюда, почти не представляя, что их ждет. Ну а ковбои знали, что ждет их в прериях? Они — безумцы и храбрецы, первые испытавшие на себе объятия Америки, объятия будущего.

Мы выехали на Ист-Ривер, и за рекой, как горный хребет, встал Манхэттен. Вдруг у водителя задребезжал телефончик. Он послушал — и протянул его мне.

— Вас, — улыбнулся он.

Четвертое измерение

Я сидел в автомобиле, подъезжающем к Ист-Ривер (на том берегу громоздился Манхэттен), и разговаривал по мобильнику с издателем. Но не все, увы, было прекрасно: еще не приступив к литературным делам, мы слегка уже запутались, отношения наши напряглись — началось с того, что он не мог мне назначить место встречи. Как я понял, он тоже сидел в машине, впаянный в такой же автомобильный поток, в каком очутились и мы, и, чтобы рассчитать точное время и место встречи, требовалась чисто нью-йоркская виртуозность.

Вначале я, простодушно обрадовавшись его голосу, предложил для встречи пару мест, которые все знают: здание ООН (оно как раз было перед нами) или шикарный Рокфеллер-центр — мне очень там нравилось... Все это было отвергнуто им с тяжелым вздохом. Наверное, назначать место встречи там было так же глупо, как, например, у статуи Свободы, расположенной на маленьком островке... Но тогда где же? Почему он не ждет меня в офисе? Почему все тут куда-то мчатся? Больше так успевают?

— Дайте трубочку водителю! — уже раздраженно произнес он, будто я был в чем-то виновен.

Да, я был виноват — в том, что приехал. Жизнь ньюйоркцев, в отличие от нашей, более или менее ровной и плавной, — бурная, порожистая река с камнями и водоворотами, в которые никоим образом нельзя попадать. Попадешь — и в свою четко рассчитанную жизнь уже не вернешься. И один из самых страшных для них водоворотов — такой вот приезжий, не понимающий Нью-Йорка.