Заповедь

Чего-чего, а этого Мурат никак не ожидал. Даже онемел от такой наглости Тотикоева. После всего, что случилось, он еще смеет в нашу трудовую семью проситься?

— Думаешь, Тузар, о чем говоришь? — пристально посмотрел Мурат на Тотикоева.

— Думаю, — смело встретил его взгляд Тузар. — Не только о себе, но и о будущих Тотикоевых... Дети пойдут, и от нас с тобой, Мурат, зависит, какая ждет их жизнь. Если будут сторониться всех, то вольно или невольно волками станут. Если же я вступлю в колхоз, глядишь, и они свяжут с колхозом свои мечты... Так что от твоего слова зависит, друзьями будут наши дети или врагами... Я понимаю, что много я не дам колхозу, — вновь заговорил Тузар. — Земли у меня мало, лошадь одна. Но и я, и все мои умеют работать не хуже других. В лени нас никто никогда не упрекал.

И это верно: Тотикоевы не ленивы. И все-таки Мурат нерешительно мялся.

— Прошлое над вами черной буркой витает...

— Прошлое? Советуешь нам жить прошлым, товарищ председатель? А к настоящему веры у тебя нет? Почему оглядываешься? Или невыгодно тебе смотреть на нас? Возьмешься по нынешним делам судить о людях — придется тебе принимать меры к брату своему, Умару...

Мурат вздрогнул. Дождался-таки... То, что так беспокоило, высказал молчун Тузар. Не говорит ли его устами весь аул?

— Не спорь, ты сам знаешь, кто больше вреда несет новой жизни — Умар с его настоящим или я с моим прошлым, — продолжал Тузар. — Но ты прощаешь ему гнилое настоящее, а нам все время напоминаешь прошлое... Несправедливо!..

— Иди, Тотикоев, иди... — тихо произнес Мурат. — Будем создавать колхоз, обсудим твою просьбу.

Ушел Тузар, но буря в душе, вызванная его словами, не утихала... И наконец жестокая, больно обжигавшая правда вынесла свой жуткий приговор в четкой и ясной фразе: Умар, хочет он того или нет, несет вред не только самому себе, но и делу, которому служит Мурат, бросает тень на новую власть...

***

Это случилось в погожий день, когда наконец-то небо над ущельем посветлело и блики солнца заиграли на водных бурунчиках Ардона. Все аульчане — и стар и млад — высыпали на свои участки, и склон горы запестрел рубашками и косынками. Мужчины вскапывали почву, женщины убирали камни и ровняли подпорки.

В разгар работ на дороге показалась бричка, в которую были запряжены две лошади, а третья, привязанная к задку повозки, бежала налегке следом. Бричка не громыхала по дороге, а тяжело переваливалась на ухабах, что может означать только одно: она до предела нагружена. Сидевший в ней горец то и дело взмахивал кнутом, заставляя лошадей ускорять бег...

— Салам Тотикоев! — узнала его одна из женщин, и это имя понеслось по склону горы от одного участка к другому.

Добежало оно и до Мурата. Он приложил ладонь к глазам, всмотрелся... Да, это был Салам Тотикоев. Чего его сюда принесло? Неужто опять нарушит покой Тузара? Ишь, и он оторвался от дела, стоит, опираясь ногой о лопату, и взгляд его внимательно следит за приближающимся братом... .

Но бричка продребезжала мимо участка Тузара и направилась туда, где сноровисто копал землю Умар. Он тоже, конечно, узнал Салама. Но, верный своим привычкам, не прервал работу — выдался хороший денек, и надо было использовать каждую минуту...

На крутогор, возле которого начинался участок Умара, Салам не стал гнать бричку. Спрыгнув наземь, он пешком приблизился к Умару и, приложив к груди ладонь, поздоровался.

«Сейчас ему Умар выдаст! — предположил Мурат. — Ишь как уверены в себе эти Тотикоевы. Или запамятовал Салам, какую память о себе они оставили в ауле? А забыл — так получай!» И отсюда было видно, как напрягся Умар, не сразу оглянулся на Тотикоева, а замер, точно убеждаясь, что Салам осмелился обратиться к нему. Но ожидаемого взрыва гнева со стороны Умара не последовало. Салам что-то говорил и говорил, потом повел рукой в сторону брички. Умар выпрямился, все еще не оглядываясь на Тотикоева, молча слушал. А Салам старался, кидал фразу за фразой, без пауз, потом опять повел рукой, показывая на бричку.

И Умар воткнул лопату в землю, но не стал выворачивать почву, а резко повернувшись, направился к повозке. Обрадованный Салам засеменил перед ним, устремился к бричке и широко отбросил мешковину, из-под которой что-то выглянуло, блеснув под солнечным лучом. Умар, перегнувшись через борт, впился глазами в то, что ему показывал Тотикоев, ощупал пальцами.

Потом Умар коротко что-то бросил Саламу и начал спускаться в аул. Салам, заспешив, схватил вожжи и, не садясь в повозку, угрожающе взмахнул ими на лошадей. Так до самого аула они и двигались: впереди Умар, следом, несколько отстав, бричка, которая, со скрипом перевалив через бугор, въехала в Хохкау...

Что там, во дворе Умара, творилось, отсюда было не рассмотреть: мешал хадзар, прикрывая собой повозку. Но со двора она выехала налегке и, дребезжа по горным выбоинам, легко побежала по дороге. Теперь в бричке находились и Салам, и Умар.

— Куда это они? — невольно вырвалось у Мурата.

— Догадываюсь, — сказал Дзамболат.

Мурат вопросительно оглянулся на отца.