— Вполне серьезно, — ответил Панькин. — То, что говорил ты, было. Всего не предусмотришь. За Абдурахманова я и не знаю, как тебя винить. Нам скажут, что мы плохо занимаемся с личным составом, не учим правильному обращению с оружием. Но в том, что мы бездельничаем, не стараемся отдать все солдату, упрекнуть нас никто не имеет права.
— Сегодня тон у тебя какой-то всепрощающий. Хитришь, наверно.
— Ты, Игорь, требователен, тверд. И если у нас что-то еще не получается, то, мне кажется, это временное явление. Подрастут ребята, и неудачи улетучатся, как туман.
— Факты остаются фактами. Твои мотивы коменданту на стол не положишь.
— Но что бы ни случилось, а мне коллектив наш нравится. Ребята зреют, набираются силенок. Стрелка начинает приобретать свой характер. Свой, понимаешь? — Панькин подкрутил в лампе фитиль и, на минуту задумавшись, продолжал: — Нас можно прогнать с заставы в любое время. Но Стрелка останется Стрелкой. И что бы со мною ни произошло, я всегда буду с хорошим чувством вспоминать работу на ней… Это — школа. Сколько таких юнцов, как Слезкин, Абдурахманов, Морковкин, пройдут ее! Они еще проявят себя. Не здесь, так в другом месте. Ради этого стоит и ночей не спать и себя не жалеть. Ты, Игорь, стоишь на правильном пути.
Торопов повеселел. Панькин заметил это и ободряюще закончил:
— Успокойся! Хоменко не любит разбрасываться начальниками застав.
Панькин давно уже ушел домой, а Торопов еще размышлял над тем, что ему сказал замполит…
После отправки Абдурахманова в санчасть прошло несколько дней. Вернувшись как-то с фланга, Торопов решил справиться о здоровье бойца. К телефону подошел санитар. Он сообщил, что Абдурахманов поправляется и недели через две вернется на заставу.
Разговор с санитаром успокоил Торопова. Волновал его лишь звонок знакомого офицера из отряда. Офицер сообщил, что Абдурахманова подозревают в умышленном саморанении.
А вскоре на заставу приехал из штаба отряда капитан Чумаков.
Когда капитан появился в канцелярии, Торопов насторожился.
— Что, опять ЧП? — ехидно прищурившись, спросил Чумаков, подавая руку. — И везет же тебе, Торопов, как утопленнику!
Торопов не был знаком с Чумаковым. Поэтому фамильярность представителя штаба удивила его.
Капитан бесцеремонно уселся в кресло, закурил, с любопытством начал разглядывать бумаги, лежавшие под стеклом.
— Как идет жизнь? Что нового в ваших медвежьих краях? — частил Чумаков, положив ногу на подлокотник кресла.
— Живем помаленьку. Новостей особых нет, — холодно ответил Торопов.
Разговор не клеился. Это, должно быть, скоро понял и Чумаков. Односложность ответов лейтенанта не располагала к беседе.
— Так, так. Никто больше никого не подстрелил? — пошутил он, засмеявшись.
— А вы что, хотели бы разом провести расследование, чтобы вторично не выезжать? — буркнул, краснея, Торопов.
— Я спросил просто так, — сгоняя с лица улыбку, ответил Чумаков. — А ты уж и в пузырь. Я в шутку. — Видя, что Торопов не склонен шутить, он серьезно спросил: — Когда можно приступать к работе?
— К какой работе? У нас принято докладывать, когда приезжают на заставу, — заметил лейтенант.
— Старший по званию не докладывает — ставит в известность! — заносчиво заметил Чумаков, откидываясь на спинку кресла.
Торопов насупился. Он чувствовал, что вот-вот сорвется.
— Формально, может быть, и так. Но у нас на участке всегда было наоборот. Большие чины мне, конечно, не рапортовали, но такие примерно, как вы, поступали тактичнее.
— Что ж, если так, докладываю: капитан Чумаков прибыл провести расследование по делу рядового Абдурахманова! — Чумаков встал из-за стола, подчеркнуто вытянул руки по швам.
Торопов иронически улыбнулся, спросил:
— А что, на него уже и дело заведено?
— Так точно!
— Странно… — удивился лейтенант. — Что ж, мешать не буду. Приступайте.
— Мне нужно побеседовать с бойцами, — сухо сказал Чумаков.
— Куда прикажете направлять? — равнодушно спросил Торопов.
— Если не возражаете, можно сюда, в ваш кабинет. Дело особых секретов не содержит, — подчеркнул капитан благосклонно.
…В канцелярию один за другим входили пограничники, называли свои фамилии и, повинуясь приглашению капитана, садились к столу. Чумаков, подкупающе улыбаясь, расспрашивал их о житье-бытье, затем исподволь подводил к разговору об Абдурахманове. Делал он это настолько незаметно и тонко, что Торопов подумал: «А он, пожалуй, не так уж глуп. Видно, поднаторел. Язык ловко подвешен».