Застава «Турий Рог»

Когда Лещинский перевел эту фразу, Петухов пришел в ужас. Боль уже отступила, но остался липкий страх: что, если острия надломятся и останутся в желудке, тогда — перитонит обеспечен. В госпитале сосед по койке — артиллерист — мучился долго… Костя лежал, скованный напряжением, дышал еле-еле, спину сводила судорога; Маеда Сигеру поглядывал на часы, а Лещинскому хотелось кричать — скорей бы вытащили проклятые мечи! Разве можно вытерпеть такое?!

— Как вы себя чувствуете? — осведомился Маеда Сигеру.

— Прекрасно.

Поняв, что пленный не заговорит, Маеда Сигеру профессиональным движением извлек мечи, размяв сигарету, высыпал на ранки табак, чиркнул зажигалкой, поджег, примял тлеющие кучки плоским ногтем.

Убедившись, что ранки не кровоточат, приказал развязать пленного. Лещинский обессиленно прислонился к стене, закрыл глаза…

…Не спалось, Петухов ворочался на нарах — сказывалось нервное напряжение. «Продезинфицированные» палачом ранки не болели, не гноились, но страх — липкий, противный — не проходил, казалось, черные рукоятки мечей еще торчат в животе. Товарищи тоже не спали, Данченко тихонько стонал — горела исполосованная спина, Говорухин беспокойно ворочался, что-то бормотал вполголоса, ругался.

— С кем воюешь, Пимен?

— Бло-хи! Блохи, Кинстинтин. Табунами ходят. Бил, бил, аж руки заломило.

— Бесполезно, — заметил Данченко. — Всех не перебьешь.

Он слез с нар, сел на привинченный к полу табурет, сегодня старшину тоже таскали на допрос. Держали долго, увели первым, водворили в камеру последним. Капитан Сигеру возился с ним до вечера: командир более осведомлен, нежели рядовые, соответственно ему и досталось больше других; капитан предусмотрительно приказал связать старшину — с гигантом шутки плохи, а намерения русских, когда им угрожает смерть, непредсказуемы.

— Ну, вот что, хлопчики, — начал Данченко. — Жить нам осталось недолго, поцацкаются с нами японцы и выпишут пропуск на тот свет. Надо бежать!

— Верно! — подхватил Петухов. — Но как? Отсюда не вырвешься. Двери железные, на окнах решетки.

— Решетки выломаем, — сказал Данченко. — Не дюже толстые.

— Не годится, — возразил Говорухин. — Окошко не по тебе рублено.

— Зато вы пролезете.

— Это нам не подходит, — сказал Петухов. — Бежать — так всем вместе.

— И все же будем ловить подходящий момент, — настаивал Данченко. — Думайте, хлопчики. Думайте.

— Давайте нападем на конвоиров, когда поведут на допрос. Одного-двух самураев ухлопаем, — предложил Петухов.

— Перещелкают нас, как мух, — только и всего.

— Мы, Пиша, тоже из них пыль повыбьем!

— Отдавать жизнь зазря неохота. Она у меня одна, Кинстинтин, другой не будет.

После полудня пограничников снова допрашивали, били, мучили. Обозленный упорным молчанием пленных, Маеда Сигеру неистовствовал. Срок, указанный полковником Кудзуки, истекал на следующие сутки — необходимо добиться успеха во что бы то ни стало.

Вечером в камеру вкатился низенький японский унтер, следом Лещинский и четверо солдат. Унтер что-то проквакал, Лещинский перевел:

— Выходить всем.

Пограничники переглянулись: вот и конец. Говорухин облизнул спекшиеся губы, Петухов подвинулся к ближайшему конвоиру, Данченко, по-бычьи нагнув голову, шагнул вперед, позади встал солдат с винтовкой наперевес. Другой прилепился к спине Говорухина, третий занял позицию за Петуховым. Унтер проквакал снова, и конвоиры подтолкнули пленных к двери.

Пограничники брели нескончаемым коридором — узким и мрачным, кожей затылка ощущая холодное острие штыка. Уверенные, что их ведут на расстрел, пленные едва плелись, мерно цокали о каменный пол подковки солдатских ботинок. Квадратный унтер в мундире тюремного ведомства, понимая волнение арестованных, посмеивался: наложили в штаны проклятые коммунисты, не знают, что их просто переводят в другую тюрьму. И поделом им, пусть помучаются — мало негодяям. Старший брат унтера, Хидэё, нарвавшись на красноармейскую пулю на озере Хасан, вернулся домой горсточкой пепла и до сих пор не отомщен. С каким наслаждением унтер заколол бы сейчас этих северных дьяволов! Короткий выпад, и штык с хрустом воткнется в позвоночник! Но приказ строг.

Вот если бы арестованные попытались бежать…

Внезапная мысль обожгла, унтер даже с ноги сбился, засеменил, как новобранец: неплохо придумано! Покрикивая на ни в чем не повинных солдат, унтер старательно размышлял. Нужно вынудить русских бежать, спровоцировать побег и перестрелять, как бешеных псов. Рискованно, конечно, но нужно сработать чисто. Начальство, разумеется, пошумит, но ведь русские далеко не убегут, пули резвее. Солдатня ничего не поймет, а господин переводчик ничего не увидит — сядет в кабину. Зато дух покойного Хидэё будет умиротворен.