Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

Однажды Сонечка написала десяток поздравительных открыток ссыльным и заключенным. Она уже не очень хорошо видела, и я помогал находить их адреса в Соничкиной записной книжке. Отправить мы их не успели. Сонечка хотела проверить, не забыла ли она кого-нибудь. Утром пришли с обыском и кроме пишущих машинок, «самиздата» и альбомов с фотографиями забрали и записные книжки, и готовые к отправке открытки. «Ах так? — сказала Сонечка после их ухода. — Тогда мы сейчас не десять, а двадцать открыток напишем». Разумеется, адреса удалось узнать у друзей.

В последнее лето Сонечкиной жизни Борис Кустов снял ее в кино. Съемка велась на улице Воровского. Эти кадры вошли в документальный фильм Свердловской киностудии «Блаженны изгнанные». Сонечка была очень довольна: «Ну, — весело говорила она, — теперь я стала кинозвездой!»

Сонечка всю жизнь боролась за то, чтобы у людей была свобода выбора — веры, профессии, правительства, страны обитания… Определенные успехи эта борьба принесла. Сумеем ли мы быть свободными? Или ей не удалось нас этому научить? Мне кажется, что ничего хорошего будущее нам не сулит. Но ведь и Сонечка, при всей ее жизнерадостности, была пессимисткой. Она любила повторять: «Неужели разумный, знающий историю человек может верить в светлое будущее?» И еще говорила: «Совдепия нерушима». В последнем она ошиблась, ей удалось увидеть начало ее крушения. Может быть, и я ошибаюсь?

СКАЗКИ МОЕЙ БАБУШКИ

Сонечка часто рассказывала разные курьезы из своей адвокатской практики. Кое-что я записывал, иногда присочинял, получился сборник «Сказки моей бабушки». Вряд ли мне удалось в этих сказках сохранить Сонечкин стиль, но она их все читала, высказывала замечания (часто весьма резкие), и я выкидывал явную ерунду. Не все ей нравилось, но иногда она искренне смеялась. Вот несколько из тех, которые она, по-моему, одобряла.

Кастрюлька

Шофер Костя и экспедитор Леша приспособились воровать алюминий. Опломбированную на заводе машину с алюминиевыми листами они по дороге к заказчику завозили в какой-то сарай, брали два-три листа, ставили на машине свою пломбу (не хуже заводской) и в таком виде сдавали. Листы продавали по пятерке — на выпивку вполне хватало.

Недостача была невелика, но ее регулярность удручала заказчика. Заявили куда следует, проследили весь путь машин — от склада до склада, преступление было раскрыто.

Ущерб от кражи по государственным расценкам составлял всего около сотни рублей, но прокурор требовал перерасчета оптовой цены листового алюминия в розничную, настаивая на коэффициенте 100, что означало «хищение в особо крупных размерах». По этой статье Косте и Леше грозило лишение свободы на срок от 8 до 15 лет с конфискацией имущества или смертная казнь с конфискацией имущества. Я нигде не могла найти действительный коэффициент. Прейскурантов на алюминий в торговле не существовало, в нашей стране его в розницу не продавали.

Пошла я в хозяйственный магазин, купила алюминиевую кастрюльку, на которой была пробита цена, взвесила дома на безмене и на следующий день вместе с безменом принесла в суд.

Прокурор бледнел и краснел…

1957 г.

Гипербола

В Кунцевском районном суде слушается дело… Пропала любимая коза. По три литра молока в день давала. Весной обнаружилась у соседа.

Истец хочет кроме козы получить денежную компенсацию. Ответчик считает, что компенсация полагается ему. Адвокат аргументирует суду позицию ответчика:

— Коза за зиму, может быть, сто пудов сена съела!

— Коза сто пудов съесть не может.

— Гражданин судья, это же гипербола…

— А-а… Гипербола, — эта сожре-еть…

1975 г.

Основной Закон

Некий чин попросил меня показать ему текст моей защитительной речи. Я сказала, что текста у меня нет и быть не может, так как я заранее речей не пишу. Тогда он поинтересовался, собираюсь ли я употреблять в своей речи слово «конституция». Я удивилась: «Почему этот вполне юридический термин вызывает у вас такое смущение?» Чин сказал (извинившись), что сверху пришло указание отстранить адвоката Каллистратову от дела, если она будет ссылаться на конституцию, а не на уголовное право. «Ладно, — пообещала я, не буду произносить в суде слово «конституция»».

Свое обещание я сдержала, я говорила «Основной Закон».

1978 г.

Ударница

У Нади странность: не может плохо работать. Перевыполняет норму, и все тут. И брака нет. На Доску почета Надю повесили, звание ударника дали. Надя дружила с женой опального академика. Когда парторг об этом узнал, специальное собрание собрали, лишили Надю звания и с Доски сняли. Надя — в газету жалобу, оттуда — отписка. Муж Нади тоже не знает, что делать, уговорил к адвокату сходить.

Пришли, рассказали. Я спрашиваю:

— И чего вы теперь хотите?

— Как чего? Я ведь как лучше всех в цехе работала, так и работаю. Значит, решение надо обжаловать.

— Звания ударника вас лишил трудовой коллектив.

— Так это парторг всех настроил! Он чуть ли не каждому про академика и его жену объяснял…

— Это вы не докажете.

— А что докажу?

— Ну докажите, например, что у вас советский образ мыслей.