Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

В стране, где нарушение закона в те годы было почти нормой, где уважение к закону требовалось только от рядовых граждан, где власть никогда не считала себя этим законом связанной, позиция адвоката, требовавшего в каждом деле и применительно к любому человеку точного соблюдения закона, перерастает рамки чисто правовой практики и приобретает политический характер. Вот почему я считаю, что политическим защитником Софья Васильевна была всегда. Она была всегда борцом за права человека.

Но особенно ярко гражданское мужество и профессиональное мастерство Каллистратовой проявились в политических процессах 60-70-х гг. Основываясь на анализе советских законов и материалах конкретного дела, Софья Васильевна отстаивала в судах право каждого человека на свободное выражение своих собственных мнений, право на участие в свободных демонстрациях, право на свободу совести.

Она была одним из первых (если не первым) адвокатом, участвовавшим в политических процессах тех лет, который с полной категоричностью утверждал в суде, что право на демонстрацию гарантировано конституцией и потому участие в демонстрации, даже не одобряемой властями, не является уголовным преступлением. Именно тогда в защитительной речи Софьи Каллистратовой в политическом процессе прозвучали слова «Прошу оправдать».

Сейчас, может быть, более, чем когда бы то ни было, общество нуждается в людях высокой нравственности, принципиальности и мужества. А именно таким человеком была Софья Васильевна.

1991, март, США

М. Каплан

Учитель

1960 год. Кунцево, тогда еще Московской области. Около железнодорожной станции в маленьком домике нарсуд и там же юридическая консультация. Как долго я добивалась приема в коллегию адвокатов и, наконец, попала. Не таким мне виделось место моей работы, ну да все равно, счастлива была бесконечно. Встретили меня не очень доброжелательно, никто не хотел возиться со мной, учить меня, тратить на это свое время. Стала сама, как могла, работать. Был там один древний старичок. Учить и помогать в работе он уже не мог, но поведал он мне тогда о многом, за что благодарна ему и по сей день. Вот от него-то я и услышала об адвокате Каллистратовой.

Юридическая консультация, где она работала, находилась неподалеку, в Рабочем поселке, на следующей железнодорожной станции, и слыла Софья Васильевна самым лучшим адвокатом. А вскоре мне довелось видеть ее в суде, в Кунцево, где слушалось уголовное дело. Ее речь, предельно логически последовательная и столь же аргументированная, поразила меня. Тогда у меня сложилось впечатление, что иначе, чем утверждала Софья Васильевна, быть не могло и не может, что наказать можно и должно только так и ничуть не строже, чем она просит. Сейчас не помню, каким был приговор, но это впечатление подтверждалось потом все годы нашего общения.

Выходила я тогда из суда (она меня, наверное, и не видела) пораженная и в то же время расстроенная, считая, что мне такое не дано. Я робела перед ней, какое-либо общение с ней казалось невозможным. Не потому, что она выглядела недоступной, нет, она была очень простой, а потому, что страх перед умным человеком, который может разглядеть твою неграмотность, сковывал меня. И уж никак не могла я вообразить, что пройдет немного времени, и Софья Васильевна заметит меня и станет моим учителем, будет посвящать меня в тайны адвокатского искусства и мастерства. Но если последнему научить можно (и то при огромном желании обучающегося), то первое дается от Бога. Так и говорили про Софью Васильевну — «адвокат от Бога».

Вскоре мы обе оказались в одной консультации: Кунцево, Рабочий поселок влились в Киевский район Москвы. Какое-то время мы продолжали работать в разных помещениях, но часто встречались в главном <…> где в двух не очень больших комнатах собиралось около сорока адвокатов. Там-то на одном производственном совещании меня ругали за какой-то неправильно данный совет (тогда каждый вопрос к адвокату и каждый его ответ обязательно фиксировались). Я отчаянно оборонялась. Не знаю, почему за меня вступилась Софья Васильевна, — и все кончилось благополучно. А еще через некоторое время Софью Васильевну и меня перевели на Большую Молчановку, и она взяла меня под свое крыло. Вот тут-то началась моя настоящая учеба. Она брала меня с собой на все процессы, в которых участвовала, давала читать свои жалобы, ходатайства, не ленилась читать мои писания, обсуждала со мной мои дела. Но главное было в общении, в разговорах.