Зависть кукушки

Дождавшись, когда дверь откроется, выпуская кого-то из жильцов, я вошла в подъезд и поднялась на второй этаж. Здесь тоже сквозь обычные подъездные запахи пробивался запах гари. Вот, с краю, Натальина дверь, я была в этой квартире один раз, в гостях у Сережиных отца и мачехи. Железная дверь была цела, ее не взламывали, наверное, огонь залили через окна. Рядом еще три двери. Так, и за какой же из них живет та самая свидетельница?

Я поочередно позвонила во все три двери, но только за последней в ответ на звонок послышались шаркающие шаги, и на пороге возник крупный мужчина в клетчатой байковой рубахе, выпущенной поверх трикотажных штанов, и в шлепанцах на босу ногу. У него было нездоровое, отечное лицо. Издав неясный звук, он вопросительно посмотрел на меня.

— Здравствуйте, — вежливо сказала я. — Вы не можете мне сказать, что случилось в двадцать второй квартире? — И я кивнула на Натальину дверь.

— А ты кто? — не церемонясь, спросил Натальин сосед.

— Я племянница Петра Владимировича, — начала врать я. — Приехала в командировку из Челябинска, вот решила зайти, а на улице увидела, что окна заколочены…

— Так пожар был, — немногословно пояснил сосед. — Погорели они. Сам вроде в больнице, а Наталью прямо в морг свезли. Не знаю, может, и схоронили уже… А че ж, тебе не сообщили, че ли?

— Не-е-т! — Я постаралась изобразить удивление. — А как это произошло, что случилось?

— Не знаю, как там и че, — хмуро сказал мужчина. — Меня не было, в больнице лежал, почки обследовал… Семеныча тоже не было, Семеныч на вахте до весны… — он кивнул на дверь соседней квартиры. — Прокурориха говорит, что это сын Владимыча их пожег.

У меня упало сердце, «сыном Владимыча» мог быть только Сергей. Кое-как собравшись с мыслями, я спросила:

— А что, у вас тут прокурор была?

Мужик насмешливо хмыкнул.

— Какой прокурор! Прокурориха! Манька Прокуророва, соседка Наткина, через стенку вон живет, — он кивнул головой на дверь рядом с квартирой Натальи. — Стрекоза зловредная! Живет одна, делать нечего, пенсию носют… Скушно ей!.. Вот и сует нос во все щели, все про всех знает!

— А почему она уверена, что это сын Петра Владимировича виноват?

— Ну дак, слышит она через стенку-то все… Глаза слепошарые, а ухи — как у совы. По телику показывали, что сова ультразвук слышит, прикинь? Вот и Прокурориха такая. А ты че, не веришь, что он поджег? Конечно, брат все-таки…

— Какой брат? — не поняла я.

— Ну сын Владимыча брат ведь тебе, коль ты племянница?

— А, ну да… брат, — спохватилась я.

— Ну понятно… Только сын Владимыча — мужик подлый. Хаживал он к Наталье…

Он так выразительно произнес слово «хаживал», что не понять его смысл было невозможно. Но я все-таки спросила, еле шевеля сразу онемевшими губами:

— Что значит «хаживал»?

— То и значит, — ухмыльнулся мужик. — Изменяла Натка мужу с его сынком.

Я почувствовала, что меня начинает трясти. В груди возникла боль, стало трудно дышать. Наверное, у меня исказилось лицо, потому что мужик тревожно воскликнул:

— Эй, ты чего?

С огромным трудом справившись с собой, я глубоко вдохнула и спросила:

— Откуда вы знаете? Вы что, сами видели?

— Да не, — мужик почесал нос. — Я сына-то этого всего пару раз видел: зашел-ушел, «здрасти-здрасти»… А Манька за стенкой все слышит… Как менты-то на днях пришли да стали про пожар расспрашивать, она им все и натрещала…

— А что она им рассказала?

Внизу хлопнула дверь подъезда, послышались шаги и какое-то неясное бормотание. Мужик вдруг забегал глазами и суетливо отступил вглубь квартиры.

— Вот она идет, чупокабра лупастая!.. Сама у ней спроси… — и захлопнул дверь.

Я перегнулась через перила и посмотрела вниз. По лестнице поднималась странная маленькая фигура в длинном черном пальто и черной шапке-ушанке с завязанными под подбородком ушами. Странная личность непрерывно бормотала себе под нос, отчего создавалось впечатление мерного жужжания. По мере приближения фигуры бормотание становилось разборчивее, и я начала различать слова:

— … Лифт не работает, собачьи кучи везде, да машины, да гололед… а надо дорожки песком сыпать, деньги берут и тянут пыню за пупыню… надо вернуть посмертную казнь и воровать не будут… долг исполнять надо… у ёсип-оныча песок был, а кризисов не было, не дорожало ничего…

Она наконец поднялась, и я увидела перед собой маленькую старушонку с морщинистыми щеками, подпертыми ушами шапки и поднятым воротником. Поверх воротника был повязанный по-детски, концами вперед, шарфик. На носу у старушки сидели большие толстые очки со сложными стеклами, сквозь них на меня подозрительно смотрели выпученные бесцветные глаза. «Базедка» у нее, что ли, подумала я. Вроде сейчас щитовидку и лечат, и оперируют…

— Здрасте, — торопливо заговорила я. — Я племянница Петра Владимировича, соседа вашего. Приехала, а тут несчастье такое… Вы не знаете, что тут случилось?

Старушка набрала в грудь воздуха и завела: