Завтра будет лучше

– Я только потому прочел это стихотворение в нашей газете, что написал его бруклинский парень, которого убили на войне. В честь этого парня даже назвали отделение Американского легиона[27] – Пост Джойса Килмера.

– Как ты много знаешь, папа! – с гордостью сказала Марджи.

– Повидал жизнь, – ответил Хенни светским тоном.

Фло поджала губы, чтобы не усмехнуться: «Повидал! Конечно! В салунах или где там еще околачиваются всякие бездельники!»

– Бруклин – замечательное место, с какой стороны ни посмотри, – распространялся Хенни, одурманенный комплиментом дочери. – Много известных людей отсюда родом.

– И большинство стыдится этого, – сказала Фло, повергая его гордость во прах.

– Стыдятся те глупые люди, которые не понимают, что Бруклин – отличный город.

– Эта часть Бруклина никакая не отличная, – парировала Фло. – Ты глянь, во что наша улица превратилась!

– Наша улица – еще не весь Бруклин, позволь тебе доложить, – не сдавался патриот Хенни.

– Это весь Бруклин, какой нам светит увидеть. – Фло встала и, попросив ее извинить, стремительно вышла из комнаты.

Фрэнки озадаченно посмотрел на Марджи. Та объяснила:

– Мама пошла варить кофе.

– Ой, а я уж подумал, что она на что-то обиделась, – признался Фрэнки.

Хозяева и гость перебрали почти все возможные предметы светской беседы: обсудили острый злободневный вопрос (вправе ли сильное меньшинство против воли навязывать большинству сухой закон), Хенни лаконично высказался о нуждах рабочего человека, все признали, что война ужасна, поэзия прекрасна, а смерть неизбежна, была затронута проблема местного патриотизма. Остались только три общие темы, которые следовало как-то растянуть до конца вечера: религия, политика, погода. Хенни решил взяться за политику.

– Если это не слишком личный вопрос, – проговорил он вежливо, – я хотел бы знать, мистер Мэлоун, голосуете ли вы за республиканцев или же за демократов. – Голосом он словно бы написал «демократы» с большой буквы, а «республиканцы» – с маленькой.

– В этом году я буду голосовать в первый раз, – ответил Фрэнки гордо, – и, конечно же, за Демократическую партию.

– Отлично, – похвалил Хенни. – Тогда вы, наверное, не одобряете этого типа, который сидит в Белом доме, – этого Гардинга[28]

.

– Совершенно не одобряю, – заявил Фрэнки.

Хенни поднялся и пожал молодому человеку руку. Они оба были против республиканской партии, и это их объединяло. Вскоре вернулась Фло.

– Кофе готов, – объявила она.

Все прошли в кухню. Стол был накрыт свежей скатертью. Обычно блюдо с нарезанным пирогом ставилось на середину и брали его прямо руками, но сегодня Фло расставила отдельные десертные тарелки и разложила вилочки. Марджи почувствовала гордость: ее мама умела устроить все как полагается. Фрэнки замер посреди кухни и стал озираться.

– Где можно помыть руки? – вежливо осведомился он.

Марджи, зная, что так деликатные люди обычно спрашивают про туалет, оцепенела: в их квартире туалета не было! Однако Фло, все понимавшая буквально, поставила в раковину эмалированный тазик, дала молодому человеку чистое полотенце и сказала:

– Горячая вода в чайнике.

Фрэнки взял полотенце. Вид у него был ошарашенный. Хенни отвел его в соседнюю спальню и хриплым шепотом, который женщины на кухне прекрасно слышали, объяснил:

– Туалет в подъезде. Я дам вам ключ.

– Но я просто хочу помыть руки, – солгал Фрэнки громко и четко.

Когда они вышли из комнаты, лицо у него было кирпичного цвета от смущения. Он вымыл в тазике чистые руки и тщательно их вытер. Все уселись пить кофе.

Отчаянно стараясь втереться к родителям Марджи в доверие, Фрэнки сказал, что в магазине возле его дома таких нежных сливочных чизкейков не продают, и поинтересовался названием пекарни: на обратном пути он, дескать, купит такой же для своей матери.

Фло не терпелось узнать вероисповедание молодого человека. Поэтому она прямо спросила его, в какую церковь он ходит.

– В церковь Святой Цецилии, – ответил он.

– Сами мы – в Святой Катерины, – сказала Фло, словно пропустив ответ Фрэнки мимо ушей как не заслуживающий внимания. – То есть только мы с Марджи, – прибавила она и сердито поглядела на мужа.

– Воскресенье – единственный день, когда рабочий человек может выспаться, – сказал тот в свою защиту.

– Мог бы приходить к двенадцатичасовой мессе.

– Она слишком длинная.

Пока перебранка между Фло и Хенни не затянулась, Фрэнки объявил о своем намерении откланяться.

– Пожалуй, мне пора, – сказал он. – Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством в первый же вечер знакомства.

Компания переместилась обратно в гостиную. Марджи держала шляпу гостя, пока он учтиво прощался:

– Я получил большое удовольствие от нашей беседы и от кофе с чизкейком. – Решив, что этого недостаточно, Фрэнки прибавил: – У вас красивый дом, миссис Шэннон.

Началось!

– Рада, что вы это заметили, мистер Мэлоун, – сказала Фло. – Тогда вы, верно, понимаете, что Марджи не к спеху из этого дома уходить. Пускай выйдет замуж только тогда, когда ей предложат новый дом – еще получше этого.

Лицо Фрэнки быстро залила краска.