Завтра будет вчера

Бывший адвокат моей семьи не только вернул мне имевшиеся у него документы на чудом сохранившееся имущество отца, но и помог найти покупателя на комнатку в коммунальной квартире в обшарпанной хрущевке. Вырученной суммы должно было хватить и на сдачу анализов, и на проведение операции. По крайней мере, я так надеялась. В любом случае у меня не было другого выхода. Для начала нужно было отправить Азату оставшуюся часть денег, которую мне вот-вот должны были перечислить. Аванс покупатель комнаты отправил мне еще пару дней назад. Банк находился как раз рядом с офис-центром, в котором и была назначена встреча с покупателем для подписания договора, и я рассчитывала сразу после нее забежать в банк, чтобы потом снова покинуть этот город навсегда. Город, с которым теперь меня точно ничего не будет связывать, кроме плохих воспоминаний и дороги на кладбище.

Туда я отправилась с самого утра сегодня. Попрощаться, потому что знала — не скоро еще смогу навестить их, если вообще смогу. Пока ехала в такси, думала о том, что я — единственный человек, который, наверное, все же не имеет права заходить за ограду их общей могилы, осквернять своими ногами землю, под которой они лежат… Но я снова и снова поступала с ними так, как много лет назад, — несправедливо и эгоистично, так, как необходимо было только мне. Нужно для того, чтобы не начинать снова сходить с ума от чувства вины. Оно ведь никуда не делось. Оно не исчезло и даже не приглушилось. Оно просто стало частью меня, без которой я была бы уже и не я вовсе. Иногда просто оно начинало грызть сильнее, чем обычно, иногда позволяло ненадолго не думать о себе. Последнее чаще всего благодаря сыну, конечно. И я, самоуверенно решив, что им так же интересно слушать, каким растет Артур, как хорошо говорит он на родном языке, как красиво поет ту самую детскую песенку, которую в детстве нам с братом пел отец, рассказывала им обоим о нем. Так принято — разговаривать с умершими у могил, будто они не услышат нас на большем расстоянии… но все же, наверное, самые искренние слова — это те, которые мы произносим, глядя на камни, заточившие души наши близких.

Где-то сбоку громко просигналили, и я отогнала мрачные мысли и посмотрела на время на телефоне, шагнув к "зебре". Рядом раздался визг тормозов, и непонятно откуда взявшийся черный джип вдруг настолько резко остановился возле меня, что я лишь успела отшатнуться назад.

А потом я будто попала в один из тех кошмарных снов, в котором вы видите себя словно со стороны, видите каждое действие, но не можете помочь сами себе — только наблюдать, как открывается задняя дверь, и чьи-то сильные руки начинают тянуть вас в машину. И вы можете сколько угодно биться и кричать, окружающим плевать. И тому, кто тянет вас внутрь — тоже. Всем плевать на вас. А самое страшное — вы не можете проснуться.

* * *

Я сидел возле нее на стуле, перевернув его спинкой к себе, и, подперев подбородок кулаком, сжимал тремя пальцами правой руки бокал с коньяком.

Ждал. Когда сама очнется и откроет глаза. Можно было ее привести в чувство, но я не хотел. Я никуда не торопился. Наоборот, я смаковал каждую секунду… именно сейчас, пока она спит. Не дал никому прикоснуться. Когда прижал к ее лицу платок с хлороформом и уложил голову к себе на колени, почувствовал именно вот это спокойствие. Я думал, все будет иначе. Я думал меня начнет раздирать от сумасшедших эмоций, от желания разорвать ее на части… а я наслаждался. Но не так, как наслаждаются встречей после долгой разлуки. Нееет. Я наслаждался своим триумфом и тем, что игра с ней выходит на новый уровень. Думал, увижу ее и с ума сойду… я сошел с ума, но с какой-то адской уверенностью, что именно так и должно было быть. Вот сейчас все правильно. Пригладил ее волосы и провел костяшками пальцев по скуле. Как же я любил к ним раньше прикасаться. Очерчивая линию от уха до подбородка. Гладкая. Такая гладкая.

Ненависть спокойная и стальная, холодная, вместе с обжигающим покалыванием в кончиках пальцев от прикосновений к прохладной коже. Затишье перед апокалипсисом. Сам отнес ее в дом и сам уложил на кровать… в ее комнате, которая теперь станет ее тюрьмой. Здесь все приготовлено именно для этих целей. Я ждал этого дня.

А сейчас смотрел, на нее, затягиваясь сигаретой и сбивая пепел в стоящую на полу пепельницу.

Совсем не изменилась за эти годы. Только стала более взрослой, женственной, мягкой и, где-то все равно кольнуло яростью, не со мной.

Меня она замуровала за решетку и ни разу, сука, не вспомнила. Наклонился к бутылке коньяка, плеснул себе в бокал и залпом выпил, продолжая смотреть на ее лицо. Такое же безмятежно спокойное, как и в тот день, когда оставил ее спящей в своей квартире. В последний наш день.

Боль возвращалась волнами. Чудовищными приливами и отливами… Пока что я наслаждался отливом и ледяной яростью… Но будет и прилив. Очень скоро. И тогда станет больно и ей. Я больше не хочу тонуть в своей боли один.

* * *