Завтра в тот же час

Во многих уголках мира существуют договорные браки, когда люди входят в комнату незнакомцами, а выходят семьей и каждый день учатся любить друг друга. Элис казалось, будто она оказалась на съемках какого-то сериала: не «Братьев времени», а скорее какого-то ситкома – «Малкольм в центре внимания» или «Розанна», из тех, где все действие вращается вокруг дивана, а камера стоит там, где по идее должен стоять телевизор. Казалось, что все это происходит понарошку, но Элис хотела дать этой жизни шанс. Она взяла карандаш и принялась рисовать.

Глава 39

Больница выглядела в точности так же, как помнилось Элис: череда белых и стеклянных корпусов, жмущихся на верхнем кончике Манхэттена, подпираемые Гудзоном. Огромный баннер, растянутый поперек Форт-Вашингтон-авеню, возвещал о том, что больница занимает одиннадцатую строчку в рейтинге по стране, что явно отдавало каким-то неловким хвастовством. Врачи и медсестры в халатах стояли в очереди перед фургончиками с едой, с профессиональной невозмутимостью игнорируя машины скорой помощи, привозящие и увозящие больных и умирающих. Привычная картина успокаивала. Элис снова вспомнила слова отца о том, что жизнь достаточно вязкая штука. Ее отец не умер. Ее отец был жив и находился здесь, там, где она его оставила.

Зайдя внутрь, Элис встала в очередь, чтобы записаться в журнал посещений. Мужчин за стойкой она тоже узнала: Лондон и Крис, как обычно, улыбались и болтали с посетителями, выдавая им бейджики. Когда подошла ее очередь, Элис встала напротив Лондона и улыбнулась ему.

– Здрасьте-здрасьте, именинница. – Лондон шутливо отбросил на спину невидимые локоны. – Ну что за красотка!

В лобби было свежо и просторно. С одной стороны приютился «Старбакс», а с другой – сувенирная лавка, торгующая дешевыми плюшевыми медведями и шоколадками. Вместе они генерировали столько шума, что разобрать чью-то речь можно было, только если хорошенько прислушаться.

– Как вы узнали? – спросила Элис.

Лондон помахал ей ее же водительским удостоверением.

– А вообще-то я экстрасенс.

– Точно, – сконфузилась Элис. – Вчера же был.

– Можете подниматься, – сказал Лондон. – Помните, куда? Номер палаты на бейджике, – добавил он и сунул в окошко ее права вместе с карточкой.

* * *

В каком-то смысле больница не сильно отличалась от Сан-Ремо: там тоже была куча лифтовых площадок и дверей без табличек, куда простым смертным входить не полагалось. Люди вокруг всячески старались избегать зрительного контакта. Элис зашла в пустой лифт, поднялась на пятый этаж и прошла по коридору через двойные двери, а потом еще через одни, мимо зоны отдыха с видом на реку и крутые серые склоны Нью-Джерси, подступающие к мосту Джорджа Вашингтона. Коридоры с расставленными на каждом углу санитайзерами казались абсолютно стерильными, но все же не настолько, насколько можно было ожидать. На плинтусах лежали свалявшиеся хлопья пыли, кто-то периодически кашлял прямо в общий воздух. Элис пробрал холодок, вынудив ее запахнуть куртку. Она была близко.

Это казалось несправедливым. По возвращении назад, то есть по возвращении вперед, все должно было быть равномерно. Элис предполагала – это осознание пришло к ней, когда она свернула в последний коридор, – что раз ее полуподвальная квартирка превратилась в солнечные апартаменты с парой чудных детишек и няней, эта сторона ее жизни тоже окажется другой. Она предполагала, что если уж она все исправила, то исправила. Разумеется, в конце концов все умирают, в какой-то неопределенный момент в будущем. Люди должны умирать, когда их близкие могут смиренно склонить головы, оплакать их и сказать: «Что ж, время пришло». Если Элис не удалось отменить или исправить время, то что она тогда сделала? Все, чего она достигла с шестнадцати и до сегодняшнего дня, изменилось, так почему бы не измениться и этому? Элис подошла к скрытой за шторкой палате отца. На стене рядом висела белая маркерная доска, на которой было написано его имя, имена врачей и медсестер в смене и список назначений. Телевизор был включен, Элис заметила на экране субтитры. Шел прогноз погоды: «…теплее, чем обычно, сегодня воздух прогреется до +18, а завтра до +21. Посмотрим, продержится ли такая погода до Хэллоуина». Элис взялась за шторку и отдернула ее.

Леонард лежал в кровати. Никаких трубок в носу, никаких капельниц, не считая катетера, свисающего с предплечья, как жухлая морковная ботва. Больничную сорочку прикрывал фланелевый халат, наброшенный на его худое тело подобно пледу. В палате, как обычно, было холодно. Глаза Леонарда были закрыты, но рот чуть приоткрыт, и Элис слышала, как из его пересохших губ вырывается дыхание.