Завтра в тот же час

Понимая ответственность своей задачи, Дороти торжественно кивнула и налила Элис чашку воображаемого чая. Элис протиснулась поближе и уселась между девочкой и медведем. С оглушительным грохотом в комнату ворвался Лео и бросился обнимать Элис со спины. За ним вошел Томми.

После того как ее друзья начали жениться и заводить детей, Элис задумалась о побочных сторонах этих решений: о квартире, полной игрушек, о том, каково это – всегда делить постель с одним и тем же человеком или всегда иметь рядом того, кто знает, как заполнять налоговую декларацию, о кормлении грудью, о том, что такое плацента и почему некоторые ее едят, о том, во что со временем превращается любовь; не считают ли люди родительство нудным занятием; не начинают ли ненавидеть своих супругов; смогла бы она преуспеть хоть в чем-то из этого? Поначалу все это казалось чем-то гипотетическим, вроде того как девочки иногда планируют свою будущую свадьбу, хотя знают, что после замужества их жизнь полностью изменится. Но чем старше становилась Элис и чем больше ее друзей через это проходили, тем больше эти радужные фантазии мрачнели. Брак строится на компромиссах, а родительство почти всегда – на жертвах, и, как все трудное и малопривлекательное, все это переносится куда легче, когда ты молод.

– Какой вкусный чай! Можно мне еще чашечку? – сказала Элис. Дороти кивнула и взяла ее чашку маленькими пухлыми пальчиками. – Сколько тебе лет, маленькая красотка?

– Какашке три года! – проорал Лео, прыгая по комнате, и тараном помчался на медведя. Это повергло маленькую Какашку в слезы. Она встала и завизжала, крепко стиснув кулаки.

– Тише, парень, – сказал Томми. – Иди сюда, маленькая. – Он сграбастал Дороти, отнес ее в качалку в углу комнаты и выудил откуда-то блеклую хлопковую ленту, к которой была прицеплена пустышка. Дороти взяла предмет обеими руками и довольно, чуть ли не восторженно, заткнула себе рот и замычала. «Иди на пробежку, – сказал Томми. – Я с ними побуду». Он уселся в кресло и взял с полки книжку. Лео по-пластунски прополз через всю комнату и положил голову ему на ногу. Элис понятия не имела, когда стала тем человеком, который бегает просто ради забавы, но все равно натянула кроссовки и вышла в мир.

Глава 37

Консьерж распахнул дверь и приткнулся рядом с двухметровым деревом в горшке – одним из двух, что обрамляли вход в дом. «Доброе утро, Элис», – поприветствовал он. Он был маленький, с круглым лицом, широкая грудь изгибалась колесом внутри двубортного фрака. Элис стало ужасно неловко оттого, что она не знает его имени, потому что она легко могла представить себе, сколько жильцов этого дома никогда не утруждаются его использовать, пока не придет время подписать рождественский конверт.

– Доброе! – ответила она и поспешила ворваться в предрассветную атмосферу Централ-Парк-Вест. В отличие от Бродвея и Коламбус-авеню, самых загруженных торговых участков в их районе, Централ-Парк-Вест всегда выглядел одинаково. Деревья тянулись за каменную ограду парка, как соседи, что пришли одолжить чашку сахара, некоторые склонялись пониже, чтобы укрыть своей тенью скамейки. Жилые дома, смотрящие на парк, были совсем непохожи на стеклянных уродцев, тычущих в небо где-то в мидтауне. Эти были из кирпича и известняка – крепкие и изящные. Год постройки мог быть любым за последние пятьдесят лет. Перед самыми роскошными домами стояли ящики с цветами, а у парадных дверей караулили консьержи, готовые в любую секунду остановить такси или помочь донести покупки. Элис достала из кармана телефон и нажала на имя отца. Что сказал Томми? Идешь навестить отца? Идешь встретиться с отцом? Он как-то упоминал больницу? Элис была почти уверена, что нет.

Гудки все шли и шли, а потом включился автоответчик Леонарда. Элис так давно его не слышала – за несколько недель до дня рождения звонить ему просто не было смысла. Если Леонард не мог взять телефон, который просто превратился в бесполезную коробочку из металла и пластика, то смысл звонить? Он попросил оставить сообщение и сказал, что перезвонит, как только сможет. Может, он был в душе? Может, он пошел завтракать в закусочную и оставил телефон дома. Элис всегда завидовала тому, как ее отец сумел сохранить отношения с телефоном где-то на уровне прошлого века: телефон бо́льшую часть времени оставался дома, а Леонард спокойно мог часами к нему даже не притрагиваться, в то время как Элис не могла оторваться от своего больше чем на десять минут. Элис не стала оставлять сообщение и повесила трубку, но затем передумала, еще раз набрала номер и, дождавшись гудка, сказала: «Привет, пап. Это Элис. Просто хотела услышать твой голос». Она стояла напротив Музея естественной истории, и какая-то ее часть полагала, что если она сейчас войдет туда и пойдет прямиком в зал с китом, то каким-то образом сможет увидеть, как они с отцом лежат у него под брюхом. Элис пустилась рысцой.