Завтрашний ветер

Главный воспитатель любого человека — его жиз-

ненный опыт. Но в это понятие мы должны включать

не только биографию «внешнюю», а и биографию

«внутреннюю», неотделимую от усвоения нами опы-

та человечества через книги.

Событиями в жизни Горького было не только то,

что происходило в красильне Кашириных, но и каж-

дая прочитанная им книга. Человек, не любящий кни-

гу, несчастен, хотя и не всегда догадывается об этом.

Жизнь его может быть наполнена интереснейшими

событиями, но он будет лишен не менее важного

события — сопереживания и осмысления прочитан-

ного.

Есть люди, которые говорят: «Я читать люблю...

только не стихи». Тут кроется неправда — человек, не

любящий поэзию, не может по-настоящему любить

и прозу, воспитание поэзией — это воспитание вкуса

к литературе вообще.

Поэт Сельвинский когда-то справедливо сказал:

«Читатель стиха — артист». Конечно, и читатель про-

зы должен обладать артистизмом восприятия. Но

обаяние поэзии более, чем прозы, скрывается не толь-

ко в мысли и в построении сюжета, но и в самой

музыке слова, в интонационных переливах, в метафо-

рах, в тонкости эпитетов. Строчку Пушкина «гля-

дим на бледный снег прилежными глазами» почувст-

вует во всей ее свежести только читатель высокс л

квалификации. Подлинное прочтение художественного

слова (в поэзии или в прозе) подразумевает не бег-

ло почерпнутую информацию, а наслаждение словом,

впитывание его всеми нервными клетками, умение

чувствовать это слово кожей...

Однажды мне посчастливилось читать композито-

ру Стравинскому стихотворение «Граждане, послу-

шайте меня...». Стравинский слушал, казалось, впол-

слуха и вдруг на строчке «пальцами растерянно муд-

ря» воскликнул, даже зажмурившись от удовольст-

вия: «Какая вкусная строчка!» Я был поражен, пото-

му что такую неброскую строчку мог отметить далеко

не каждый профессиональный поэт. Я не уверен

в том, что существует врожденный поэтический слух,

но в том, что такой слух можно воспитать,— убежден.

И я хотел бы, пусть запоздало и не всеобъ-

емлюще, выразить мою глубокую благодарность всем

людям в моей жизни, которые воспитывали меня в

любви к поэзии. Если бы я не стал профессиональ-

ным поэтом, то все равно до конца моих дней оста-

вался бы преданным читателем поэзии.

Мой отец, геолог, писал стихи, мне кажется, что

талантливые:

Отстреливаясь от тоски,

Я убежать хотел куда-то.

Но звезды слишком высоки,

И высока за звезды плата...

Он любил поэзию и свою любовь к ней передал

мне. Прекрасно читал на память и, если я что-то не

понимал, объяснял, но не рационально, а именно кра-

сотой чтения, подчеркиванием ритмической, образной

силы строк, и не только Пушкина и Лермонтова, но

и современных поэтов, упиваясь стихом, особенно по-

нравившимся ему:

Жеребец под ним сверкает белым рафинадом.

(Э. Багрицкий)

Крутит свадьба серебряным подолом,

А в ушах у нее не серьги — подковы.

(П. Васильев)

От Махачкалы до Баку

Луны плавают на боку.

(Б. Корнилов)

Брови из-под кивера дворцам грозят.

(Н. Асеев)

Гвозди бы делать из этих людей,

Крепче бы не было в мире гвоздей.

(И. Тихонов)

Тегуантепек, Тегуантепек, страна чужая,

Три тысячи рек, три тысячи рек тебя окружают.

(С. Кирсанов)

Из иностранных поэтов отец чаще всего читал мне

Бёрнса и Киплинга.

В военные годы на станции Зима я был предостав-

лен попечению бабушки, которая не знала поэзию так

хорошо, как мой отец, зато любила Шевченко и час-

то вспоминала его стихи, читая их по-украински. Бы-

вая в таежных селах, я слушал и даже записывал

частушки, народные песни, а иногда кое-что и присо-

чинял. Наверное, воспитание поэзией вообще неотде-

лимо от воспитания фольклором, и сможет ли по-

чувствовать красоту поэзии человек, не чувствующий

красоту народных песен?

Человеком, любящим и народные песни, и стихи

современных поэтов, оказался мой отчим, аккордео-

нист. Из его уст я впервые услышал «Сергею Есени-

ну» Маяковского. Особенно поразило «Собственных

костей качаете мешок». Помню, я спросил: «А кто

такой Есенин?» — и впервые услышал есенинские сти-

хи, которые тогда было почти невозможно достать.

Стихи Есенина были для меня одновременно и на-

родной песней, и современной поэзией.

Вернувшись в Москву, я жадно набросился на

стихи. Страницы выходивших тогда поэтических сбор-

ников были, казалось, пересыпаны пеплом пожарищ

Великой Отечественной. «Сын» Антокольского, «Зоя»

Алигер, «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...»

Симонова, «Горе вам, матери Одера, Эльбы и Рей-

на...» Суркова, «Не зря мы дружбу берегли, как пе-

хотинцы берегут метр окровавленной земли, когда

его в боях берут...» Гудзенко, «Госпиталь. Все в белом.

Стены пахнут сыроватым мелом...» Луконина, «Маль-

чик жил на окраине города Колпино...» Межирова,

«Чтоб стать мужчиной, мало им родиться...» Львова,

«Ребята, передайте Поле — у нас сегодня пели со-

ловьи...» Дудина; все это входило в меня, наполняло

радостью сопереживания, хотя я еще был мальчиш-

кой. Но во время войны и мальчишки чувствовали

себя частью великого борющегося народа.

Нравилась мне книга Шефнера «Пригород» с ее

остраненными образами: «И, медленно вращая изум-

руды зеленых глаз, бездумных, как всегда, лягушки,

словно маленькие будды, на бревнышках сидели у