Завтрашний ветер

Таких читателей я находил и в своей профессиональ-

ной среде, и среди людей самых различных профес-

сий в разных концах страны. Именно они и были всег-

да тайными соавторами моих стихов. Я по-прежнему

стараюсь воспитывать себя поэзией и теперь часто по-

вторяю строки Тютчева, которого полюбил в послед-

ние годы:

Нам не дано предугадать,

Как наше слово отзовется, —

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать...

Я чувствую себя счастливым, потому что не был

обделен этим сочувствием, но иногда мне грустно по-

тому, что я не знаю — сумею ли за него отблагода-

рить в полной мере.

Мне часто пишут письма начинающие поэты и

спрашивают: «Какими качествами нужно обладать,

чтобы сделаться настоящим поэтом?» Я никогда не

отвечал на этот, как я считал, наивный вопрос, но

сейчас попытаюсь, хотя это, может быть, тоже наивно.

Таких качеств, пожалуй, пять.

Первое: надо, чтобы у тебя была совесть, но это-

го мало, чтобы стать поэтом.

Второе: надо, чтобы у тебя был ум, но этого ма-

ло, чтобы стать поэтом.

Третье: надо, чтобы у тебя была смелость, но это-

го мало, чтобы стать поэтом.

Четвертое: надо любить не только свои стихи, но

и чужие, однако и этого мало, чтобы стать поэтом.

Пятое: надо хорошо писать стихи, но если у тебя

не будет всех предыдущих качеств, этого тоже мало,

чтобы стать поэтом, ибо

Поэта вне народа нет,

Как сына нет без отчей тспн.

Поэзия, по известному выражению, — это само-

сознание народа. «Чтобы понять себя, народ и созда-

ет своих поэтов».

3

«ЗАСТЕНЧИВЫЕ» ПАРНИ

Есть новый вид «застенчивых» парней:

стесняются быть чуточку умней,

стесняются быть нежными в любви.

Что нежничать? Легли, так уж легли.

Стесняются друзьям помочь в беде,

стесняются обнять родную мать.

Стараются, чтоб их никто, нигде

не смог на человечности поймать.

Стесняются заметить чью-то ложь,

как на рубашке у эпохи — вошь,

а если начинают сами лгать,

то от смущенья, надо полагать.

Стесняются быть крошечным холмом,

не то чтобы вершиной: «Век не тот...»

Стесняются не быть тупым хамлом,

не рассказать пошлейший анекдот.

Стесняются, чья совесть нечиста,

не быть Иудой, не продать Христа,

стесняются быть сами на кресте —

неловко как-то там, на высоте.

Стесняются карманы не набить,

стесняются мерзавцами не быть,

и с каждым днем становится страшней

среди таких «застенчивых» парней.

ЗАИСКИВАНЬЕ

Откуда в нас

позорное заискиванье,

когда суемся

с чьей-нибудь запискою

в окно администратора театра,

похожего на римского тирана!

Мы паспорта

с десяткой,

нежно вложенной,

униженной рукой,

от страха влажной,

в гостиницах

так трепетно протягиваем,

как будто мы безродные бродяги...

Заискиваем

перед вышибалою,

как будто вышибала

выше Байрона.

Заискиваем

с видом самовянущим

перед официанткой-самоварищем,

перед аэрофлотовской кассиршей,

на нас глаза презрительно скосившей.

Великий спринтер

в магазине мебельном

становится,

заискивая,

медленным.

Заискивает физик —

гений века —

перед водопроводчиком из ЖЭКа.

Заискивает бог-скрипач,

потея,

перед надменной мойщицей мотеля.

А кто из нас не делался заикою,

перед телефонистками заискивая,

прося,

как умирающий от голоду

на паперти у барынь:

«Мне бы Вологду...»

Как расплодилось

низшее начальство!

3 Е. Евтушенко

65

В нем воплотилось

высшее нахальство!

Заискиваньем дело не поправится.

Подменено

заискиваньем

равенство.

Бульдогов

порождая

из дворняжек,

мы сами

воспитали

хамов наших.

Мне снится сон,

что в Волге

крокодила

заискиванье наше

породило.

ДИРЕКТОР ХОЗЯЙСТВЕННОГО МАГАЗИНА

Директор хозяйственного магазина,

ты влез в итальянские мокасины,

склеенные из немецких обоев,

таких,

что навряд ли достанешь и с боем.

На рыжей руке,

отдающей мастикою,

часы на браслете из платины тикают.

Вот как алхимики наши маститы —

делают

платину

из мастики!

Директор хозяйственного магазина,

ты прешь в «мерседесе» неотразимо.

Поставь колпаками к нему самоделки —

тобою припрятанные тарелки,

японские,

с видами Фудзиямы,

из тайной твоей подприлавочной ямы.

С кассетной нэпмановской Одессой,

с аэрофлотовской стюардессой,

с усмешкой кривой

надо всеми и всем

ты катишь надменно

на Бонн М.

В квартире твоей стоят,

нечитаемые,

как мебель души,

Пастернак и Цветаева.

Зачем же ты отнял их

у студента,

еще никогда не вдыхавшего «Кента»?

В стране

Толстого и Достоевского

к чему ты рвешься,

торговец стамесками?

Будь проклят,

алхимик и лжечародей,

строитель страдающих очередей!

Могли ли представить Рублев и Радищев,

что ты на их прахе,

подонок,

родишься?

И разве матросы шли с песней на Зимний,

чтобы ты властвовал в хозмагазине?

Директор хозяйственного магазина,

мастика

историю

не погасила,

не склеит историю

спрятанный лак,

ее не зажмешь

вместе с взяткой в кулак.

И встанет над миром,

над миром торгашеским, чуждым

Россия

с карающим классовым чувством!

НЕРВЫ ВЗРОСЛЫХ

Нервы,

нервы...

Разгулялись, однако, они на Руси.

3*

07

«Первый я!»

«Нет, я первый!» —

и в поэзии,

и на стоянке такси.

Словно пропасть

меж людьми,

даже если впритирку трещащие швы.

«Что вы претесь?»

«Чего вы орете?»

«А вы?»

Обалденье

подкашивает людей

от галденья

магазинных,

автобусных,

прочих очередей.

Добыванье

ордеров и путевок,

бесчисленных справок,

сапог на меху —

это как добиванье

самих же себя на бегу.

Чтоб одеться красиво,

надо быть начеку.

Надо хищно,

крысино

урывать по клочку.