нер Поль Гетти, а затем она привилась. Конечно, не
все англичане такие, и я множество раз был тронут
проявлением их душевной щедрости. Шофер лондон-
СКОГО такси, узнавший меня, отказался взять деньги
за проезд. «Вы тоже пишете стихи?» — спросил я.
«Нет, я сам никогда ничего не писал. Но я люблю
литературу. Без искусства превращаешься в кусок
мяса. Я сейчас хожу на вечерние курсы изучения
Шекспира... Но я, наверное, брошу туда ходить...
Нас учат анализу... Но Шекспир настолько захва-
тывает меня по мере погружения в него, что я не
могу анализировать...»
Но человек становится куском мяса не только без
искусства. Когда знание искусства становится гур-
манством, это пища только для тела, а не для ду-
ши. Знание само по себе может быть и равнодуш-
ным. Самая высшая культура — это неравнодушие.
Неравнодушие к прошлому, к настоящему, к буду-
щему. Неравнодушие к тем, кого знаешь. Нерав-
нодушие к тем, кого не знаешь. Неравнодушие к
унижению человека человеком, где бы оно ни проис-
ходило.
В Лондон я приехал именно на праздник такого
неравнодушия. Это был вечер, посвященный 75-летию
со дня рождения Пабло Неруды, состоявшийся 28
сентября в Логан-холле при Лондонском универси-
тете. Вечер был организован комитетом по борьбе
за права человека в Чили, возглавляемым Джоан Ха-
ра, вдовой чилийского певца и композитора Викто-
ра Хары, замученного пиночетовцами в 1973 году.
Джоан Хара, чем-то очень похожая волевыми и од-
новременно тонкими чертами лица на Джейн Фонду,
англичанка из простой рабочей семьи. Впрочем, не
совсем из простой — ее отец был изобретатель-са-
моучка. Он участвовал в конструировании первой анг-
лийской пишмашинки. Джоан была весьма далека от
политики, училась в балетной школе. Попав в гаст-
рольную группу, совершавшую турне по всему миру,
она вышла замуж за танцора, ставшего впоследст-
вии хореографом Чилийского национального театра
оперы и балета. После турне они поехали в Чили,
где у Джоан родилась ее первая дочь. Джоан в со-
вершенстве изучила испанский язык, полюбила на-
род Чили, его обычаи, жизнелюбивый характер, его
искусство и природу. Джоан считала, что она и ее
родители живут небогато, по английским понятиям
даже бедно. Но только в Чили она столкнулась ли-
цом к лицу с пониманием того, что такое настоящая
бедность, голод, увидев, как живут многие чилий-
ские крестьяне. Увидев голод, левеешь поневоле. Ес-
ли, конечно, у души есть глаза. Виктор Хара был
учеником Джоан в школе искусства, где она пре-
подавала. Джоан была старше его, и он был для
нее какое-то время одним из многих. Ей показалось,
что он ее любит, но она не хотела этого замечать.
Но день ото дня они все более сближались, и по-
степенно Виктор стал для нее самым близким дру-
гом. Она поняла, что тоже любит его, и приняла ре-
шение, нелегкое для замужней женщины и матери.
Она развелась, вышла замуж за него, и у них ро-
дилась дочь. Я задаю Джоан вопрос, сам смущаясь
его банальностью:
— За что вы полюбили Виктора?
Чувствую стыд за свой вопрос. Но такая прокля-
тая наша профессия. Невозможно домысливать все
самому. Иногда приходится мучить людей.
Джоан принадлежит к тем людям, для которых
отвечать нелегко, потому что они отвечают только
правду. А сформулировать правду так, чтобы в нее
не вкралось никакое ретроспективное приукрашива-
ние или искажение, не так просто, Джоан ду-
мает.
— Мужчины очень часто, даже любя женщину,
стараются подчинить ее своей воле. Им нравится,
чтобы женщина была тенью рядом с ним, лишают
ее личности. А когда в женщине исчезает личность,
мужчины перестают их любить и даже спрашивают
себя: за что я ее полюбил когда-то? Виктор был не
такой. С ним я впервые ощутила себя сама собой.
Он никогда меня не старался подчинить, а я не ста-
ралась подчинить его. Он меня многому научил в
жизни, но никогда ничего не навязывал. Когда мы
были вместе, это была свобода...
Я задаю вопрос еще более мучительный и для
меня самого, и для Джоан.
Но кто может лучше, чем она, дать ответ на этот
вопрос?
— Скажите, а его последний день действительно
был таким, как об этом поют в песнях?
Есть разные вдовы знаменитых людей. Некото-
рые из них рассказывают уже не саму реальность, а
легенды, которые, возможно, кажутся им реальны-
ми. По Джоан не из таких вдов.
— Последний раз я видела Виктора в день пере-
ворота. Он быстро позавтракал и ушел — торопил-
ся в радиостудию. После Виктора арестовали и
увезли на стадион. Там он пробыл два дня. За ним
пришли и увели его вниз, в подсобные помещения
стадиона, превращенные в камеры пыток. Оттуда до-
носились крики — может быть, и его тоже. Но пино-
четовцы не любят свидетелей. Ни один человек ни-
когда не говорил мне, что он видел собственными
глазами, как Виктору отрубали руки. Возможно, это
только легенда. Но в этой легенде нет лжи. Так
могло быть. Тело Виктора бесследно исчезло, и я не
смогла даже похоронить его...
В глазах Джоан нет слез, и слова просты и
страшны.
— Вы только после смерти Виктора стали зани-
маться политикой?
— Мне казалось, что политика — это всегда
болтовня, под которой скрывается карьеризм, и боль-
ше ничего. Но Альенде был другим. За это его и